Сколько стоит право на благоприятную окружающую среду?
Противостояние угольщиков с борцами с засильем угольных разрезов в Новокузнецком районе приобретает разнообразные причудливые формы.
"Коли ты в Расее власть, дак и правь Расеей всласть..."
Соперник С. Цивилёва на выборах-2018 задержан силовиками.
Когда отечественные кинематографисты снимали наиболее интересные фильмы?
Как вы относитесь к идее расширения полномочий Горсовета?
Пользуетесь ли вы Telegram и доверяете ли ему?
...
Венчание Достоевского
Одним махом пролетел декабрь. Уже заканчивался январь...
Второй день по вечерам Тюменцев растолковывал тонкости проведения будущей свадьбы. Достоевского меньше всего интересовали домашние послецерковные посиделки, да и само венчание он понимал, как проведение установленного церковного ритуала, при этом в душе желая устроить все как можно быстрее и проще.
- Ну, не мной оно придумано! - перекрестился Евгений Исаакович. - Веками складывалось так. Венчание, дорогой Федор Михайлович, относится к одному из семи таинств Святой церкви. С помощью его будущие супруги получают особую благодать. Жених и невеста дают взаимные обещания в верности. За это получают Божье изъявление на рождение и воспитание детей.
Марья Дмитриевна улыбнулась. Это не прошло мимо цепкого взора Тюменцева.
- Да, я, батюшка, о своем, - робко промолвила Исаева.
Настала очередь улыбнуться Тюменцеву. Он с некоторым смущением произнес:
- Простите, я как-то запамятовал: вы же уже однажды стояли под венцом... Тогда все слова мои только к вам, Федор Михайлович.
- Я все понимаю, отец мой, но я человек при исполнении воинской службы. И ограничен во времени. Сроки моей отлучки оговорены с непосредственным начальством. А оно... знаете где. На ухо никому не шепнешь и не докричишься:
- Вы, голубчик мой Федор Михайлович, тоже войдите в наше церковное положение. У нас есть писаные и неписаные законы. А исполнять их надо все! При огромнейшем моем желании не могу вас обвенчать в любой день! Хоть убейте! В нашей православной церкви венчание нельзя проводить по вторникам, четвергам и в субботу. Это раз! И не в каждый божий праздник. Два! Да во время постов - уже три! Святки, дай бог, прошли, а до Сретенья далековато. Еще бы не угадать на пасхальную неделю. К тому же серьезная работа у нашего причта: обыск, опрос поручителей. Кстати, буду рекомендовать нужных и благонадежных людей...
Помолчал какое-то время, углубившись в себя.
- Поразмыслил я и скажу, что кроме как шестого февраля, то есть в ближайшую пятницу у нас ничего не выйдет. Если не получу вашего согласия, то уж как Бог вам даст...
- Я согласен! - с готовностью сказал Достоевский.
- Да, мы согласны, - подтвердила, кашлянув, Марья Дмитриевна.
На другой день Достоевский и Исаева снова появились в храме. В официальном порядке Достоевский заявил священнику о своем желании обвенчаться. Тюменцев вызвал дьячка, поручил ему, как полагается, записать звание, имя и фамилии желающих встать под венец. Потом объявил, что в ближайшие три дня он сделает оглашение. Все знающие пришедших венчаться могут сообщить церкви об известных им препятствиях для совершения брака. Вместе с оглашением причт церкви проведет брачный обыск.
- Если никаких препятствий не возникнет, то, учитывая щепетильность вопроса, наш храм отнесется с глубоким пониманием к вашему желанию совершить чин венчания.
И Тюменцев еще раз обратил внимание на то, что приготовления к венчанию должны быть завершены строго до шестого февраля. Достоевский признался, что обручение к настоящему времени совершено во время помолвки, и показал кольцо на безымянном пальце правой руки.
- Вы уж только нательные крестики не забудьте!..
Венчание назначили на начало второй половины дня. Кошевая с женихом и невестой прикатила с ветерком в сопровождении еще четырех саней. У дверей храма толпился народ, в большинстве местные жители с Подгорья да с Форштадта, были тут и нагорские завсегдатаи. Оказалось много любопытствующих, но все пришли с добром и радостью. Впереди, как полагается, стояли известные и именитые в городе люди. Поутру небо заваливало землю снежком, а около двух часов выси разъяснились, выглянуло теплое солнышко.
Перед входом в храм отец Тюменцев надевает взятые заранее кольца жениху и невесте. Те трижды ими обмениваются, что символизирует передачу власти супруги над собой. С этой минуты пришедшая пара официально значится женихом и невестой.
Тюменцев вводит их в центр храма, останавливаясь перед аналоем. Кто-то попытался протиснуться вперед, но на него шикнули. Невеста в голубом платье с длинными рукавами и с буфами, как посоветовала ей форштадтская портниха. Подол платья касается кромки черных пимов. На голове светлый цветастый платок. На женихе темный мундир с золотыми погонами - по одной звездочке на красном просвете. Начищенные до ослепительного блеска выпуклые латунные пуговицы - по шесть штук в два ряда, на ногах высокие офицерские сапоги. Невеста стала по левую руку от жениха.
Взошедший, было, на алтарь Тюменцев возвращается. Впереди него дьяк и подьячий несут Евангелие и Святой Крест. После благословения священника жених и невеста совершают крестное знамение. Тюменцев сообщает, что брачный обыск под номером 17 произведен. Документ подписан женихом, служащим Сибирского линейного батальона № 7 прапорщиком Федором Михайловичем Достоевским и невестой, вдовой коллежского секретаря Марией Дмитриевной Исаевой, а также их поручителями коллежским асессором Иваном Мироновичем Катанаевым и чиновником таможенного ведомства Петром Сапожниковым, государственным крестьянином Михаилом Дмитриевичем Дмитриевым и чиновником Кузнецкого училища Николаем Вергуновым. И, наконец, сообщил, что обыск произведен в присутствии членов причта Одигитриевской церкви священника Евгения Тюменцева, дьякона Петра Лашкова, дьячка Петра Углянского и пономаря Ивана Слободского. Жених, со своей стороны, представил специальное дозволение за №167 от имени командира Сибирского линейного батальона №7 полковника Беликова.
Достоевский слабо морщится, он вспомнил, что давно не бывал в светлом и многолюдном храме. Взором выхватывает лица знакомых и незнакомых людей. Прикрыл широкие глаза исправник. Туманными очами смотрит куда-то в темный угол Вергунов, нечаянно навалившееся горе совсем сбило с панталыку растерянного учителя. Рука об руку стоит чета местных докторов Гриценко - Николай Семенович и Анна Фоминична. Переминается с ноги на ногу простуженный хозяин квартиры Исаевых - Дмитриев. Возле матушки Елизаветы Павловны Тюменцевой лупает глазами Машин сын Паша. Где-то позади других тянет голову из-за чужого плеча Вагин. Федор Михайлович мимолетом определил, что народу на его торжество собралось поболе сотни человек...
Сладко щекочет нос запах горелого воска. То и дело открывается входная дверь, припоздавшие наскоро снимают с морозу шапку и крестятся. Горбатенькая женщина из церковной обслуги зажигает венчальные свечи, священник раздает их жениху и невесте. Те принимают по свече в левую руку, женщина подает два белых платка - ими обертывается низ свечей, чтоб стекающий воск не обжигал руку. На пальце жениха золотое кольцо - символ солнечного цвета и мужской силы, у невесты серебряное колечко - металл символизирует лунный свет и женское начало.
Тюменцев читает молитвы и просит у Бога даровать венчающейся паре детей и внуков. Каждый раз, когда крестится священник, крестятся Достоевский и Исаева.
Свидетели подносят к жениху и невесте венчальные короны, те их целуют, после чего свидетели продолжают держать венцы над головой будущих супругов.
Тюменцев читает молитву Господню “Отче наш”. Голос Тюменцева необычайно торжественный, поднимается до самого купола.
- Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Ибо твое есть Царство и сила и слава во веки!
После чтения он осеняет крестным знамением чашу, наполненную красным вином, протягивая ее будущим супругам: сначала ему, потом ей.
- Я беру тебя в жены! - несколько раз произносит жених.
- Я беру тебя в мужи! - столько же раз повторяет невеста.
После этого Тюменцев объединяет руки Федора Михайловича и Марьи Дмитриевны, поверх рук кладет епитрахилью (широкую ленту, огибающую шею священника, и обоими концами спускающуюся на его грудь) - и уже на нее возлагает свою ладонь. Это означает, что вечный брак заключен и благословлен небесами.
Пара поочередно целует иконы Божией Матери и Спасителя, после чего Тюменцев еще более торжественным голосом восклицает:
- Я объявляю вас мужем и женой!
Он берет чету Достоевских за руки и обводит их вокруг аналоя.
Все близкие и знакомые Федора Михайловича и Марьи Дмитриевны отрываются от общей толпы и бросаются к молодоженам. Весь обряд длился около одного часа.
В знак единения двух сердец раздается звон с колокольни Одигитриевской церкви. Звон забирается в высоту и плывет над замерзшими тополями и скованной льдом Томью далеко в сторону, куда через несколько дней увезет удалая тройка семью Достоевских.
...зато другая половина достоверная, однако?
Позволю сравнение кто в Кузнецах куёт слово?
Под сенью Достоевского, под не закрывающимся оком памятника Маяковскому...
Литература -вещь субъективное, дело вкуса. Обычно потребляется продукт оценённый по принципу, если это принято официально и подкреплено премиально. https://www.stihi.ru/2013/04/12/6165
А чё! Прочёл статью под песню Талькова...в 19-м веке такое было недопустимо, однако?
Всё суета сует и суета.
Но где-то здесь разлита вечность,
Как будто бы Господь устал.
И я дышу, грущу беспечно.
Чуть лёгкий бриз, тоска небес
И листьев предосенняя простуда
Как будто навсегда остались здесь,
Но никогда я здесь не буду.
Аллея парка и сухой асфальт,
И длящаяся вечности минута.
А мне себя нисколечко не жаль
Ни для чего, нигде и ни кому – то.
Я сам себе и сам я свой,
Я днём луна, а ночью солнце,
Никто же не полезет за луной,
Которая лежит на дне колодца.
С ведра капель и эха пустота,
Мои уста и песенка проста.
Выход всегда существует и не один, но не во всем он может устраивать, вот и ищут люди, что то более подходящее для себя. И, обычно, предпочитают форму в ущерб содержанию, лишь разменивают одни проблемы на другие )
Я сделан из такого вещества
Из двух неразрешимых столкновений
Из ярких красок полных торжества
Из черных подозрительных сомнений
Я сделан из находок и потерь
Из правильных и диких заблуждений
Душа моя распахнута как дверь
И нет в ней ни преград ни ограждений
Я сделан из далёких городов
В которых может ни когда не буду
Я эти города люблю за то
Что люди в них живут и верят в чудо
Я сделан из недаренных цветов
Я из упрёков, споров, возражений
Я состою из самых длинных слов
А так же из коротких предложений
Я сделан из бунтарского огня
Из силы и могущества горений
Я из удач сегодняшнего дня
Но большей частью всё же из падений
https://www.youtube.com/watch?v=3RT18k1uJvA
Прочитал, понравилось, открыл ссылку, оказывается я эту уже песню слышал, но, странным образом, мелодия затмила слова.
Хорошие стихи! Спасибо! )
Снял он обувь - стал пониже
Снял пальто и стал худее.
Без костюма - лоск пожиже,
Без очков - на вид глупее.
Шапку скинул - плешь наружу,
Без перчаток - руки - крюки.
Без жилета - грудь поуже,
Зубы вынул - хуже звуки,
Без портфеля - вид попроще,
Без мобильника - как нищий.
Скинул майку - вовсе тощий,
Сбрил усы - такой носище!
Посмотрела - засмеялась,
Как важна вещей опека!
Снять трусы ему осталось -
И не будет человека.
Я плыву в топольники, небо надо мной густеет, перехлёстнутое голыми ветвями. Ветер уходит в вышину, солнечные лучи буравят мутноватую глубь. Опахивает волной винный дух преющего дерева. Тут же уступает другому -горьковато-пьянящему запаху цветущего таволжника, которого отсюда ещё не видно. Эти запахи! Они пуще воспоминаний будоражат память, кружат голову. Я начинаю волноваться, бестолково верчусь - словно передо мной вот сейчас, сию минуту, раскроется тайна, и я не переживу минуты, если упущу её.
Обгоняю запоздалую льдинку с вмёрзшими катышками заячьего помёта. Подмытая где-то в верховьях берёзка плывет так давно, что уже выбросила, как флаг, зелёную веточку. На кусочке коры сидит паучок-крестовик, сгорбившись от горя. Осторожно задеваю кору веслом, паучок вдруг оживает, цепляется за весло, прытко бежит по веслу в лодку.
Я смотрю на неколебимые, как колонны, тополя. Чёрные в обхват стволы поклёваны льдом, заскорузли от времени, и трудно представить, что в них, как и в плывущей, оторванной от земли берёзке, гудит пробудившаяся жизнь.
Откуда в наших таёжных и боровых краях эти тополя, эта удивительная роща, растянувшаяся поймой реки на километры? Далеко за рощей, на уклоне Пургиной гривы, высятся камни крепости, заложенной еще сибирскими первопроходцами. Молва доносит: защищаясь от набегов джунгарской конницы, первопроходцы обнесли крепость вбитыми в землю кольями. Колья были из чёр¬ного тополя и принялись - с годами образовалась роща. Я верил в эту легенду в детстве, хочу верить в неё и сейчас, хотя опыт и подсказывает: тополя не могут жить так долго, а молодой поросли здесь давно никто не видел.
Если завтра вскарабкаться повыше, в самый носок вон той рыжей скалки, то можно охватить взглядом всё — и синью окрашенную тайгу, и блескучие кондомские разливы до горизонта, и подковку железнодорожного моста, и совсем вдали сломы крепостных стен, и кривящиеся «крыш корою» — приплюснутые кварталы старого города.
А ещё, коль напрячь слегка воображение, можно увидеть золото крестов и зелёные купола белокаменного храма, в котором когда-то венчался Достоевский.
Большая и трагическая любовь великого человека освятила эти, дорогие
моему сердцу окрестности. Вот что в такие минуты трогает и тихо, до горечи изумляет, будоража память и этим врачуя её.
И забывается мудрый библейский совет хранить себя больше в молчании.
...Уездный Кузнецк, важный некогда форпост в оборонной линии южной Сибири, слыл уже захолустьем, дремотной Азией, когда в него занесло «унтера» Сибирского штрафбата Фёдора Достоевского, вчерашнего каторжника.
Занесло же его туда «грозное чувство» к молодой женщине, белокурой красавице Марии Исаевой. И «занесло» как нельзя вовремя.
Позднее он признается безжалостно в письме к другу: «Я увидел её! Что за благородная, что за ангельская душа. Она плакала, целовала мои руки, но она любит другого... Я провёл не знаю какие два дня, это было блаженство и мучение нестерпимые!.. Её сердце опять обратилось ко мне. Она мне сказала: «Не плачь, не грусти, не всё ещё решено; ты и я и больше никто! Я уехал с пол¬ной надеждой... Письмо за письмом, и опять я вижу, что она тоскует, плачет и опять любит его более меня!..»
Но вот наконец-то (наконец-то!) все позади. И ненавистный мундир штрафника с красными погонами и красным тугим воротником. И унизительное (при его-то феноменальной мнительности!) соперничество с «мальчишкой», учителем приходской школы Вергуновым. И победа над ним! И мучительные поиски денег на свадьбу. И «пышное», многолюдное венчание в Одигитриевской белокаменной церкви, где «шафером по жениху» был не кто иной, как сам «соперник», учитель Вергунов (невероятно, необъяснимо, но факт). И долгожданный, поистине выстраданный отъезд в Россию.
Когда же, умиротворённый и счастливый, едет он в купленном им тарантасе с дремлющей на его плече женщиной, женой — шепча: «Великодушная моя! Нежданная моя освободительница!» - он, могучий знаток человеческой души и прорицатель (недавно ещё утверждавший, что у женщин чувство берёт верх даже над очевидностьюздравого смысла»), — он не знает, не догадывается, что в каких-то верстах позади, тем же ходом, следует «побеждённый». И что жена тайно шлёт ему записки: где они остановятся, где заночуют...
Эта жалкая комедийная коллизия находит продолжение в Твери, где Достоевскому разрешено было жительство. А позже - во Владимире...
Марья Дмитриевна уже серьёзно страдает нездоровьем. Несмотря на это, супруг её вынужден часто и подолгу отлучаться в Санкт-Петербург по своим литературным делам. Немного позднее - и за границу, лечиться гастейнскими водами и морскими купаниями (от эпилепсии).
В один из хмурых осенних дней, возвратившись из очередной длительной поездки, он чуть ли не в дверях комнаты, где лежит больная жена, сталкивается лоб в лоб с ... учителем Вергуновым!
Можно себе представить изумление супруга. Его великое потрясение и его праведный гнев!
Взбешённый, на грани эпилептического припадка, вбегает он к жене.
Та сразу поняла - случилось ужасное...
Какие слова находит он, непревзойдённый словотворец? Что та, которую он с малолетним сыном увёз от нищеты, от «поганого общества», от вечного прозябания в захолустной дыре, - размазала его как тряпку? Что сам он - жалкий слепец, считавший её преданной, повенчанной женой? Неужели это о ней, боже мой, о ней, страстно любимой, писал он, ещё живя в Семипалатинске: «Вдруг слышу, что она дала слово другому, в Кузнецке, выйти замуж... Я был поражён как громом, я заметался, упал в обморок и проплакал всю ночь... Я погибну, если потеряю своего ангела: или с ума сойду, или в Иртыш»...
А что же виновница этого некогда действительно «страшного, грозного чувства»? Чем могла ответить ему она, уже неизлечимо больная, только что простившаяся с любимым человеком, который любил её - отчаянно и безнадежно -до последних её земных дней? Схитрить? Заломить руки в горьком покаянии? Пасть на колени?
Она была умной, горделивой, «с недюжинным интеллектом женщиной, неумевшей говорить против своего сердца» (слова Достоевского).
И она - не то защищаясь, не то нападая, а скорее от смертельно невыносимой затянутости узла, бросала ему в его искажённое «нервною болью» лицо: - Да, я полюбила его! До нашего ещё венчания! И ты об этом знал!.. Если бы не нужда проклятая... руку толкнула... принять твоё подаяние!.. У тебя нет сердца! Ни одна порядочная женщина не могла бы полюбить бывшего преступника! Ты не человек - дьявол...
Прижав к вдруг зарозовевшим губам платок, она повалилась на подушки.
А его, задохнувшегося от горловых спазм, обожгло страшным ощущением -он снова на Семёновском плацу, на эшафоте, привязан к столбу, в глазах чёрная, могильная духота савана, и щелчки в морозном воздухе взводимых ружей отщёлкивают ему его последнюю предсмертную минуту...
В своей книге воспоминаний об отце дочь Достоевского пишет: «С растерзанной душой он слушал безумную исповедь жены... Он был охвачен ужасом перед Марьей Дмитриевной, покинул её и бежал в Петербург, где искал утешения у брата Михаила... Ему было сорок лет, и он ещё не был любим...».
И тут припоминается - и совсем некстати! - что в это самое время у него полыхает эмоциональнейший, на грани фола, роман с юной взбалмошной «нигилисточкой» Полинькой Сусловой, начинающей писательницей, из романтического загранпутешествия с которой он только что вернулся (и которая, к слову, опубликует в своё время книгу «Годы близости с Достоевским»).
Парижское письмо Достоевского затронутой поры - к Варваре Дмитриевне, старшей сестре его жены: «Напишите мне, голубчик, обо всём, что знаете и что услышите о Марье Дмитриевне. Беспокоюсь я ужасно и сердечно об её здоровье. Дай ей Бог лучшего!..».
И следом, уже из Турина (сентябрь 1863 года ), горькое сетование брату Михаилу на то, что в очередной своей встрече с рулеткой он «проигрался весь, совершенно, дотла». На что брат Михаил довольно логично ответил ему: «Как можно играть дотла, путешествуя с тем, кого любишь?» (Хотя мог бы, кажется, позволить себе по-братски съязвить: ...и когда дома больная в чахотке жена...).
Комментировать сие я не в силах, ибо «прилипе язык к гортани моей»...
15 апреля 1864 года Достоевский — Михаилу:
«... Вчера с Марьей Дмитриевной сделался решительный припадок: хлынула горлом кровь и начала заливать грудь и душить... Все мы были около неё. Она со всеми простилась, со всеми примирилась, всем распорядилась... умирает тихо, в полной памяти…»
И в тот же день, вечером:
«Милый брат Миша,
Сейчас, в 7 часов вечера, скончалась Марья Дмитриевна и всем вам приказала долго и счастливо жить (её слова). Помяните её добрым словом. Она столько выстрадала теперь, что и не знаю, кто бы мог не примириться с ней...»
Так вот. Сдержанно. Без слезы. Смиренно. По-христиански. У великого человека и семейная драма умеет быть великой.
У Владимира МАЗАЕВА есть великолепный этюд О Достоевском и Марии Исаевой:
+++ Талантливо. Ранее не читывал. Спасибо.
Так! Кошек в деревне всех перевели, вот коты и орут недовольные...скоро и работающие пенсионеры, которых прибавки к пенсии лишили, начнут везде орать на власть, однако?
этюд-это хрень какая то-не рисованная...
Участвовать в голосованиях и оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.
Если Вы уже зарегистрированы на сайте авторизуйтесь.
Если Вы еще не проходили процедуру регистрации - зарегистрируйтесь