Человек и его окрестности

В понедельник на 83‑м году жизни умер “адмирал сибирской прозы”, по уважительному выражению Тимура Гайдара - писателя, журналиста и всамделишного контр-адмирала, Владимир Михайлович Мазаев.

Его автобиографическая повесть “Пережить эту зиму” почти сразу начинается со знакомого описания: “Внизу, сразу за площадью, станция с замысловатыми блестящими переплетениями путей, за ней кирпичные кварталы проспекта Энтузиастов, далее - деревянные приплюснутые бараки так называемой Нижней колонии.

И уже вдали, по-над горой, клубящийся ослепительно белым паром и дымами всех цветов радуги, - металлургический комбинат”.

Сюда, в Сад-город за вокзалом, семья будущего писателя переехала из Куртукова, когда ему было четыре года, - в 1937 году: “Странный то был переезд - неожиданный, спешный, похожий скорее на тайное бегство... Это были для многих зыбкие и угрюмые, пропитанные парализующим страхом ночных арестов 30-е годы”. Бегство после того, как отец, директор Куртуковской начальной школы, был арестован и погиб зимой 1937 года.

Ту самую страшную зиму 1942 года Владимир Мазаев пережил. Окончил школу № 92, а потом и Сталинский пединститут, факультет русского языка и литературы, филфак. Тогда, и еще лет тридцать потом, это был действительно филологический факультет, воспитавший десятки поэтов, прозаиков, газетчиков. В 1953 году Владимир Мазаев опубликовал свой первый рассказ. В 1963 году в Кемеровском книжном издательстве вышел первый сборник его рассказов “Конец Лосиного камня”. За следующие пятьдесят лет Владимир Михайлович выпустил еще двадцать книг, переведенных на европейские языки. Его знаменитый “Багульник - трава пьяная” получил премию журнала “Наш современник”.

С контр-адмиралом Тимуром Гайдаром Мазаев однажды прошел абсолютно “необъезженными” тогда Бельсинскими порогами, о чем оставил изумительную по сочности языка (адмирал!) зарисовку в вылизанной мною почти наизусть книжке “Человек и окрест него, или Болтаем сидим, а то язык на чё!”: “На протяжении почти километра - каскад мощных белопенных водопадов, увенчанных в солнечный день нимбами радуг. И для бывалого картина впечатляющая.

Мы долго с каменного обрубистого берега любовались этой картиной. Тимур Аркадьич оживился, такого жеребячьего взбрыка он, признаться, от скромной дотоле Бельсу не ожидал.

Было шестеро нас. Миша Шевалье как старший по команде принял решение - обходить порог правым берегом посуху, сводя лодки на шнурах. Однако Тимур Аркадьич думал по-иному.

- Хочу проплыть! - заявил он, добавив при этом: - Иначе зачем я летел сюда чёрт-те откуда (имея в виду Москву, конечно). Хотя его наверняка подначивало сказать: “Летел чёрт-те куда!” И это было бы ближе к истине.

Желание гостя закон.

- Ладно, - согласился при больших сомнениях старший по команде, - но только вдвоем со мной.

А мы, четверо оставшихся, - тащись посуху. К моему удовольствию, я был освобожден от сухопутной рутинной проводки. Свободный как ветер, со спиннингом в руках поскакал вниз по берегу. С халявной мыслью скорее подцепить нечто этакое, тайменье, пока друзья не распугали.

Речка уже билась истерично и грохотала в свалах циклопических глыб. Мою жалкую блесну выстреливало из тугих летящих струй, как пробку. Ниже просматривалось еще более суровое, громокипящее. Я в досаде “смотал удочку”.

Дальнейшее - разве что языком крутого клипа. Так полетели кадры! Оглядываюсь. Метрах в ста выше в туче брызг выворачивает лодка. Миша на корме, полуголый и кучерявый, свирепо загребает веслом. Тимур Аркадьич - на носу. Раскинутыми руками ухватился за обводной шнур. Спортивная кепочка на нем, в свою очередь - за его ухо. Удар о выскочивший из белого буруна каменный лоб! Удар бесшумный и потому показался мне не очень сильным. Но адмирала нашего на носу - как не было! И лодка с Мишей всем своим резиновым брюхом сидит на камне! В первые мгновения я вообще потерял адмирала из виду. Только вечность спустя голая блестящая голова его запрыгала в струях, как теннисный шарик - много ближе ко мне.

Последующие детали почему-то вспоминаются лишь сейчас, когда пишу.

Что поразило меня в столь драматичный момент, так это его лицо. Выражением странной сосредоточенности. На чём, черт возьми? И воду-то он выплёвывал, будто в досаде: и тут мне насолили! А ведь спасительный берег хоть и невысок, но обточен как по отвесу, зацепиться? - проблема.

А в полусотне шагов ниже - очередной бурлящий котел.

Судорожно оглядываюсь - вокруг меня голимые камни, ни палочки, ни соломинки. И я, перехватив спиннинговое удилище за тонкий конец, брякаюсь на четвереньки. Едва успеваю протянуть другой конец - пробковый, ухватистый. Причём, кажется, громко умоляю - не дергать! Не дергать! Суставы телескопического удилища вмиг разорвутся: на такую “рыбу” они не рассчитаны.

Мою паническую просьбу Тимур “соблюл” - с тем же сдержанно-сосредоточенным выражением на лице. “Во нервы у мужика!” - подумал я. Плавно, как по циркулю, его пришвартовало к береговой стенке.

Подбежали ребята, в шесть рук выдернули потерпевшего кораблекрушение на берег.

Стоял жаркий июль. Наш адмирал пробыл в воде пять минут, не больше, но, освобождаясь от мокрой одежды, трясся, как растратчик. Вода в Бельсу и летом - голимый лёд.

Эмалированная кружка коньяку сняла все проблемы.

Спустя полчаса - шутки, смех, расслабуха. Он жалел только о том, что записная книжка его стала нечитаемой и еще - что утонула любимая кепочка (между прочим, подарок Константина Симонова). Кто-то из парней - с ходу анекдот:

“Рано утром стук в дверь. Открывает хозяин.

- Здесь живет спасатель Петров?

- Да, здесь, это я.

- Это вы вчера спасли мальчика, он тонул в пруду?

- Да, я.

- А где кепочка?!”

Тимур смеялся громче всех”.

Писал Владимир Михайлович безукоризненно точно, как редко кто нынче пишет. Он был действительно большим писателем.

К слову, вот это посвящение от автора читателям “Кузнецкого рабочего”, сделанное по моей просьбе, Владимир Мазаев написал в конце сентября 2003 года на приюте у Михаила Шевалье.

Стояла сухая прозрачная осень, голубизна высокого неба уже была разбавлена щепотью белил...

Я верю, что душа Владимира Михайловича Мазаева обретет покой где-нибудь в этих благословенных краях.