О Сиблаге, помощи Божьей, иконах на борту, колоколе, названном в честь Гагарина и о своей жизни рассказывает Алексей Леонов, великий русский космонавт, герой и подвижник  Летчик-космонавт СССР, военный летчик 1 класса, генерал-майор авиации, дважды Герой Советского Союза Алексей Леонов. 1961 г.     

Пятьдесят лет назад – в октябре 1961-го, на знаменитом XXII съезде КПСС – Никита Хрущев обещал показать по телевизору последнего попа. Среди источников его вдохновения были в том числе и грандиозные успехи русской космонавтики, выпавшие на недолгий век его правления.

В СССР и впрямь многим казалось, что наука и вера находятся в неразрешимом противоречии.

Часть   I : «Если Ты есть, помоги»

‒ В документальном фильме «Космос как послушание» говорится, что перед своим первым полетом космонавт Леонов ездил благословляться в Троице-Сергиеву Лавру, что у вас на борту были иконы… ‒ Когда у меня в первом полете были проблемы, связанные с возвращением в корабль, я обратился к Богу, и Он мне помог, но мои слова взяли совсем из другой истории – это на Земле я однажды оказался в драматическом положении. Лес, ночь, температура минус тридцать, а я потерял все свои ключи. Перекопал весь снег вокруг – результата нет.

Вот тогда я сказал: «Господи, если Ты есть, помоги!» И вдруг луна вышла из-за туч, и я увидел, что в снегу что-то блестит, маленькая искорка. Я туда бросился, там оказалась связка ключей и от машины, и от дома.

Что же касается икон, сейчас экипажи, если хотят, берут их на борт. Но когда я летал, никаких икон я с собой не брал, да и никто этого не делал. Я был не так воспитан и до сих пор считаю себя неграмотным человеком в этом отношении. Жизнь такая была.

Родился я в глухомани. Отца посадили, мы жили в бараке в Кемерово. Как-то я полез в какую-то тумбочку за книгами и нашел спрятанную иконку. Достал ее, стал рассматривать – первый раз держал в руках икону. Мать это увидела, с ужасом вырвала ее у меня и спрятала. Больше я эту иконку не видел.

В то время за это сажали в тюрьму.

И наше поколение выросло в абсолютном непонимании того, что происходит. Меня крестили в младенческом возрасте в Сибири. Но я этого ничего не помню, крестик не носил, потому что в советское время крестик у ребенка – это и из школы выгонят, и родителей накажут…

‒ Ну а в Троице-Сергиеву Лавру вы тогда, в 60-х, ездили?

‒ Я ездил туда увидеть своими глазами, что такое русское православие и откуда оно. Меня интересовали архитектура, литература, сам облик духовного человека, умение говорить, расположить к себе. Я там был несколько раз. И своих детей туда возил. Моих девочек покрестили, когда они были у бабушки …

‒ Алексей Архипович, вы выросли в материалистическом государстве, получали материалистическое образование… А как вы к осознанной вере пришли?

‒ Постепенно, встречаясь с фактами. В основном-то после 90-го года, когда стали доступны различные материалы, которые до того были закрыты. Например, о расстрельных полигонах, где уничтожались в большей степени служители Церкви. О Сиблаге. В прошлом году я был в Мариинске, недалеко от места, где я родился,  –  там в позапрошлом году поставили великолепную часовню.

Храм-Часовня Святой великомученицы Анастасии Узорешительницы, Мариинск, Мемориал в память о жертвах политических репрессий. Фото: Андрей Иванов     

До 1917 года в Сиблаге не было расстреляно ни одного человека.

А с 1917 по 1953 – двести тысяч.

Двести тысяч!

Это не уголовники. Это были лучшие люди нашей страны, которые лишь мыслили по-другому.

Около Мариинска в любом месте можно найти холмик, кучку камней, под которой лежит человек. Не было каких-то захоронений, их просто закапывали. На строительстве часовни работали все, вплоть до губернатора, видели в этом смысл.

Построили за девять месяцев. Рядом разбили кедровый бор, и каждый, кто хочет, может придти, помолиться, посмотреть и посадить дерево. Музей под открытым небом. Землянки, в которых держали заключенных. Расстрельное место, лафеты со следами от пуль, которые прошивали насквозь. Кусок рельса и болт большой – можешь подойти и позвонить, так собирали, сигналили подъем, отбой для заключенных. Вагонетки, тачки, кайлы...

В Сиблаге интересная запись сохранилась тех времен. Мне эти слова врезались в память, как в стекло алмаз. Священник отец Владимир написал в заключении: « Без Бога нация – толпа, объединенная пороком / Или глуха, или слепа, или еще страшней – жестока. / И пусть на трон взойдет любой, глаголящий высоким слогом. / Толпа остается толпой, пока не обратится к Богу». Этого человека расстреляли там.

‒ А вашего отца когда посадили?

‒ В 1936-м. Он очень любил животных и лошадей особенно. «Архип» с греческого языка на русский – любитель лошадей. Когда вступили в колхоз, отец пришел туда со всем своим скарбом, он верил в это дело.

Был у него жеребец двухгодовалый, как специально для Сибири выведенный, так он сам считал – и резвый, и бодрый, и выносливый, и тягучий, и преданный, и смирный. Отец эту лошадь выходил и воспитал. А в колхозе председатель из комбеда – комитета бедноты – он и домашнее-то хозяйство не мог вести, все у него разваливалось. Пока отец был в командировке, председатель колхоза эту лошадь зарезал и своему брату, который приехал к нему в гости, скормил. Отец, когда узнал, схватил топор: мол, сейчас, пойду, председателю башку срублю! Женщины бросились: да ты что, Архип! – удержали. Но председателю все передали.

Собрались три человека: председатель, парторг, бухгалтер. Написали письмо: покушение на Советскую власть. И все – сразу в тюрьму, без суда и следствия.

Мать с восемью детьми, девятым в положении, выселили из дома. Детей из школы выгнали.

Так мы оказались на сибирской улице. С полной конфискацией имущества, как и положено по статье «Враг народа»

‒ Сколько же лет вам тогда было?

‒ Три годика. С меня соседи даже сняли штанишки, я был в одной рубашке. Старшая дочь в это время жила в Кемерово, работала на строительстве ТЭЦ. Там она встретила парня из Могилева, он тоже строил и учился в энергетическом техникуме. У них была 16-метровая комната в бараке.

Муж сестры прислал письмо: «Дорогая мама, приезжайте, мы вас не бросим…»

22-летний парень из Могилева, рабочий, студент… Чтобы приютить семью врага народа, – это какое надо мужество иметь!

У нас отобрали всё.

Я в последние годы часто бываю в том нашем доме – он из лиственницы построен, крепкий дом. Все боятся, что я сейчас подниму голос, чтобы его вернуть. Там другие люди совсем живут. Все осталось, даже крючок на потолке, на котором зыбка висела, в которой я когда-то лежал, и с десяток людей меня качало…

И вот отправились мы в Кемерово. Муж сестры, Антон Платонович Ходанович, в тридцатиградусный мороз на розвальнях за нами приехал, расстелил тулуп, нас восьмерых положил и сверху тулупом прикрыл. Так мы оказались в бараке, – в 16-метровой комнате одиннадцать человек. У меня штатное место было под кроватью, я там спал на фуфайке.

А потом отца выпустили, состава-то преступления нет.

Там, где он сидел, начался сильный падеж скота, а отец вылечил: мешал селитру, древесный уголь, еще что-то  – спас скотинку. Смотрят, мужик стоящий, предложили ему быть управляющим хозяйством сибирских лагерей. Конечно, он сказал: «Боже упаси!» Приехал домой.

Мы немножко встали на ноги. Потом вышел указ о помощи многодетным матерям. У нас к этому времени десятая девочка родилась. И в этом же бараке сделали две комнаты, объединенные дверью: одна 16, другая 18 метров. В каждой комнате по печке-голландке. А у всех соседей комнаты были по 15 метров.

Мы были самая богатая семья в Кировском, промышленном районе города Кемерово. К нам приходили смотреть: как это две комнаты?!

Был у нас репродуктор. Очень хорошо помню обращение Молотова, когда началась война. А потом и голос Сталина помню, его слова «братья и сестры». Еще была у нас мясорубка, на Кировский район одна. Соседи приходили к нам покрутить, смеялись, как червячки оттуда выходят. Бабка такая была – Новикова Новичиха – она потом всем рассказывала: «Ленька в космосе! Какой Ленька? Ну вот тех, у кого мясорубка была!» Я был известен через мясорубку…

‒ Когда вы пошли в школу – во время войны?

‒ Первого сентября 1943 года.

Помню, как мама ведет меня за руку в школу. Идем по тротуару, а он заиндевелый такой, – в Сибири с 20 августа можно утром встать и увидеть, как все серебром покрыто: ночью минус три, а днем плюс 25-26. Мама идет и встречает знакомых, их много, она давно там живет, и каждому она рассказывает, что предпоследнего в школу ведет. А я стою, и у меня вокруг ног иней тает, – следы такие. И я пальцами их развожу, они становятся все больше и больше, как у великана. Идем точно на восток по тротуару. Солнце встает, ярко так, здорово. Она меня заводит в парикмахерскую, раньше не успели. Меня стригут, машинка дергает страшно. У меня слезы текут, а парикмахерша говорит: «Лучше бы голову вымыл! Голова грязная, поэтому дергает машинка…»

Встали на линейку, кроме меня, еще четыре человека босиком, и завуч Галина Алексеевна говорит: «Дети, давайте скажем спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»

И мы говорим: «Спасибо!»

Дня через три играли в футбол, и я так ударил, что у меня подошва отлетела. До ночи боялся домой придти. Все-таки пришел, показал матери туфли. «Что ж ты наделал?! В чем же ты ходить будешь? Да как же так?»

Утром встаю, а у меня около кровати стоят туфли, отец подбил. Мама ему сказала: «Только ты его не ругай, я и так переживаю…»

До сих пор в глазах эти туфли коричневые, девичьи. 

Часть II. «Мы прошли по краю лезвия, – сюда смерть и сюда смерть»

‒ Когда человек выходит в космос, какие ощущения: страх, восторг? Или никаких чувств – сознание занято техническими вопросами?

‒ Страх делает человека неработоспособным, сковывает. Я понимал, что это смертельно опасно, особенно в первом полете. Но поддаваться страху – значит, поддаваться панике.

В первом полете со мной случилась беда: я в открытом космосе не мог войти в шлюз корабля из-за скафандра, раздувшегося больше расчетного.

Я понимал, что если в тот короткий промежуток времени, на который у меня был кислород, не справлюсь, значит, оставляю себя за бортом. Но и в голову не приходило бояться. Я ничего на Землю не передал, хотя по инструкции это было обязательно, но времени не было: я лихорадочно думал, как выйти из этой ситуации.

Космонавт Алексей Леонов стал первым человеком, совершившим выход в открытый космос. Это произошло 18 марта 1965 года.

У меня фал 5,5 метров, до отхода в тень 5 минут, там будет кромешная тьма, а мне надо этот фал свернуть в бухту.

Через 40 см колечки по 20 мм, и каждое кольцо надеть на замок. А я в безопорном состоянии, – у меня не было площадки, на которой я мог стоять, для фиксации – только руки. Я должен был как-то изощриться и кинокамерой снимать, и держаться за борт, и сматывать фал. Не свернув фал, я не мог войти, я бы себя сковывал, он выходил бы за пределы шлюза.

Я молча стал решать эту задачку и решил сам. Перешел на второй уровень давления в скафандре, что должен делать только с разрешения Земли, но выбора не было. Подвижность повысилась, смотал фал, поменял позу входа: не ногами вперед, а головой вперед, понимая, что все равно придется разворачиваться внутри. Это была очень большая проблема. Потом я объяснил, и все со мной согласились, что действия были абсолютно правильными.

‒ Это был самый сложный момент в полете?

Москва встречает героев. 23 марта 1965 г.

‒ Помимо этого на корабле было семь аварий. После моего возвращения в корабль крышка люка – это выяснилось потом – недостаточно плотно закрылась. Из-за деформации корпуса корабля происходило постоянное подтравливание воздуха из корабля, система жизнеобеспечения честно отрабатывала свою программу, подавая в кабину кислород. Парциальное давление кислорода в корабле повысилось выше критического.

У Валентина Бондаренко, который взорвался и сгорел на Земле, было 360, а у нас дошло до 460. Мы в оцепенении сидели, ждали, что будет. Любая искра, маленькая или большая, взрыв, – и мы перешли бы в молекулярное состояние. Это мы знали. Боролись, боролись и… заснули от кислородного опьянения.

Мы сделали все, что нужно, сбросили давление, сбросили влажность, понизили температуру, только получили кислородное отравление. Но люк стал на свое место, и парциальное давление кислорода в корабле упало до нормы. После этого при отстреле шлюза началось очень быстрое вращение корабля, в семнадцать раз превышающее норму, солнце через три иллюминатора бегало каруселью, создавая мощное оптико-кинетическое расстройство. Затем отказала систем управления при посадке…

Все это было в одном полете, за одни сутки. И везде мы прошли по краю лезвия, – сюда смерть и сюда смерть, – теряться здесь нельзя. Если б мы от страха бросили грести, то ясно, что никуда не уплыли.

‒ Хорошо, сами вы иконы на борт не брали, но какая-то из ваших икон побывала в космосе?

‒ Однажды у меня произошла интересная история. В 1984 году я ехал на исполком международной организации «Космонавты и астронавты мира», и в самолете со мной были два священника. Один – епископ Бакинский и Астраханский, второй – настоятель церкви на Воробьевых горах в Москве. Они сидели не в первом салоне, на крайних сиденьях.

Я их спрашиваю: «Далеко, отцы, летите?» – «На международный конгресс против атомной войны».

А тогда только появилась теория ядерной зимы, по которой, если взорвать хотя бы 0,3 % существующего ядерного оружия, то на Земле будет всеобщее похолодание, и все человечество погибнет. Они об этом ничего не слышали, я им рассказал. И один из них подарил мне иконку – простую, из дюраля, покрашенную эмалью. На обратной стороне: «Пресвятая Богородица, спаси и сохрани». Я ее положил в карман. У меня в программе было посещение Тулузского космического центра, где нам показывали все их разработки, в том числе и очень секретные.

Подходит директор центра, пропуск прикладывает – дверь открывается. А сейчас, он говорит, я покажу вам очень серьезную, совершенно секретную лабораторию, вы увидите наши последние разработки, связанные с нахождением аппарата в близких районах от Солнца. Эти спутники должны были работать в условиях экстремальных температур, глубокого вакуума и при этом давать информацию.

Он прикладывает пропуск, а дверь не открывается. Он второй раз прикладывает, – не открывается.

Он на меня смотрит квадратными глазами и говорит: «А, ну еще раз!» А я говорю: «Не гневи Бога, не надо».

Замешательство – как это так, сверхсекретную лабораторию я открыл простой иконой?!

Все ее рассматривают. Потом обсуждали без конца. Подобные замки обычно на железных ферритах. Когда дотрагиваются пропуском, в котором есть магнитик, он добавляет какую-то дельту, ток проходит и замок открывается. А последние замки были сделаны на алюминии, у них очень маленький потенциал, и поэтому вскрыть его тяжело. Дюраль оказался той маленькой дельтой, которая необходима, чтобы он сработал. Вот физика этого явления.

Потом я попросил кого-то из ребят – Юру Романенко или Леню Попова, они брали эту иконку с собой на орбитальную станцию, не я. Вот из-за этого возникла путаница.

‒ Правда ли, что на месте гибели Гагарина вы восстанавливаете храм?

‒ На месте падения Гагарина, метрах в восьмистах, стоит храм Свято-Андреевского прихода, его построили в 1825-м году под патронажем Александра II, царя, храм посвящен героям войны 1812 года. Прекрасно расписан.

В советское время он стал безжалостно уничтожаться. Сделали склад, потом зернохранилище, жгли костры внутри. Приходили отморозки и грелись. В результате вся фреска погибла. В некоторых местах вообще сдолбили все зачем-то. В голову не приходит, зачем это надо было какому-то придурку брать и сдалбливать лицо святого?

Храм неподалеку от места гибели Гагарина и Серегина: таким он был до восстановления. 

Я нашел двух моих друзей, которые решили восстановить этот приход.

В прошлом году мы полностью восстановили главный купол, часовню, три тонны колоколов. Каждый из них имеет имя: святой Георгий – Юрий, 850 кг веса, святой Владимир, святой Павел… Каждый погибший космонавт имеет свой голос.

И в этом году, 27 марта в день гибели Гагарина и Серегина, там собралось много людей. Каждый год приходит все больше и больше. Постоянно приезжает академия милиции из Владимира, с построением, с проходом маршем под знаменем. В этом году приехал из Загорска звонарь. По команде ударили все колокола. Так мы услышали голоса наших друзей, которые нас покинули. На сегодняшний день из двадцати космонавтов 1-го отряда осталось только четверо. 26% погибло, а остальные своим, естественным путем ушли.

‒А можете немного про Юрия Гагарина рассказать? Мы знаем его только по фотографиям… Он действительно был таким лучезарным? или это миф? Что за человек был?

«Полярный летчик, истребитель, летающий во всех условиях, – это же мечта! А читал он “Старик и море” Хемингуэя», – вспоминает Алексей Леонов свою первую встречу с Юрием Гагариным.

‒ Нет, не миф. Первое впечатление всегда самое правильное. Наша первая встреча произошла 4 октября 1959 года, когда нас стали приглашать на конкурс… как мы в начале считали, летчиков-испытателей.

Жили мы в Сокольниках в купеческих домах еще с печным отоплением.

Когда я зашел в палату, то увидел молодого человека моих лет, он сидел он по пояс раздетый, пижама висела на спинке кресла, он что-то читал. Поднял на меня глаза, и они засверкали неестественно голубым цветом.

Я никогда не встречал ни у кого такие глаза – голубые с изумрудным оттенком. И сам он улыбался, постоянно улыбался. У него было такое строение лица, кончики губ подняты кверху, отсюда впечатление, что он улыбается. Лицо излучало доброту, он был словоохотлив, ему хотелось все рассказать.

Минут через 30 я уже знал про него все. Что он закончил Оренбургское летное училище, что летает на таких же самолетах, как и я, только он – на севере, что сейчас там наступает полярная ночь, что у него жена, дочка Леночка, ей уже 9 месяцев и ему очень-очень нужно быстро пройти комиссию и вернуться в Заполярье, чтобы получить 1 класс…

Трое первых: Юрий Гагарин, Валентина Терешкова и Алексей Леонов.

Полярный летчик, истребитель, летающий во всех условиях, – это же мечта! А читал он «Старик и море» Хемингуэя. Пятьдесят девятый год, – я только слышал об этой книжке. Я подумал: очень интересный парень.

Мы целый месяц находились вместе. 15 октября выпал снег, мороз минус 15, и мы после шестнадцати часов, после прохождения всех экзекуций, в полушубках, в валенках, ходили в Сокольниках по парку и говорили обо всем. Были еще хорошие ребята с Заполярья, но не выдержали конкурса, их в полки вернули, а Юрий остался. Он казался ничем не приметным, но пройти мимо него было нельзя. Все равно остановишься и посмотришь. Простая речь, понятная и запоминающаяся, классический русский язык.

Сколько я ни встречался с его одноклассниками, все они говорили, что он схватывал на лету, отлично учился, при этом был трудолюбив, обязателен и очень предан дружбе. Это все в нем осталось. Очень хорошо о нем сказал Сергей Павлович Королев, который на многих писал характеристики: «умен, обаятелен, он является олицетворением вечной молодости нашей страны. Если дать ему надежное образование, то в ближайшее время мы услышим его имя среди выдающихся имен ученых нашего Отечества». Он мыслил, обладал ярким, системным анализом, при решении любой задачки.

‒ Как вы думаете, сейчас стоит вкладывать такие же средства, так же рисковать, как вы рисковали, чтобы изучать космос или нет?

‒ Мы не выиграем ничего от Олимпиады, тем более – от чемпионата мира по футболу. У всех это рентабельное дело, только не у нас. Почему мы самая могучая лесная держава, а у нас лесное хозяйство не прибыльное, а принесло убыток на 4 миллиардов долларов?

Как это так можно?

А в космосе – какую мы провели работу по разведке рыбных богатств! И в результате от всего этого отказались, сейчас у нас нет океанического рыболовецкого флота. Необходима прежде всего продуманная организация. А то, как у нас делается, за это надо брать и судить на месте.

Такой увидел Землю космонавт-художник. "Над терминатором" (границей дня и ночи) - одна из картин Алексея Леонова

БИОГРАФИЯ

Леонов Алексей Архипович (родился 30.5.1934, с. Листвянка Тисульского района Кемеровской области)

Летчик-космонавт СССР, военный летчик 1 класса, генерал-майор авиации, дважды Герой Советского Союза, Герой Социалистического Труда НРБ, Герой Труда СРВ, лауреат Государственной премии (1981), действительный член Международной академии астронавтики, действительный академик Российской акдемии космонавтики, сопредседатель Международной ассоциации участников космических полетов, к. т. н. (1981).

Образование:  Окончил летную школу в Кременчуге и Чугуевское военное авиационное училище летчиков-истребителей. В 1968 году окончил Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского, в 1978 г. адъюнктуру академии Жуковского. В 1978 г. окончил школу летчиков-испытателей (вертолеты).

Космос:  В марте 1960 г. зачислен в отряд космонавтов. Совершил 2 космических полета (1965, 1975).

Впервые в истории человечества вышел в открытый космос (18 марта 1965 г). Прошел подготовку к полетам на Луну. С 1974 г. был зам. начальника Центра подготовки космонавтов им. Ю. А. Гагарина, командиром отряда космонавтов.

Второй космический полет совершил 15—21 июля 1975 года в качестве командира космического корабля Союз-19. Во время полета была осуществлена стыковка с американским космическим кораблем Apollo и совместный полет (первая международная орбитальная станция) в течение 2 суток.

В 1992—1993 гг. был директором Космических программ фирмы «Четек».

Награжден золотой медалью им. К. Э. Циолковского АН СССР, 2 большими золотыми медалями «Космос» (FAI). Его имя носит кратер на обратной стороне Луны.

Член Союза художников СССР. Вместе с В. И. Лебедевым написал книги: «Восприятие пространства и времени в космосе», «Психологические проблемы межпланетного полета», «Выхожу в космос», «Солнечный ветер».