История его строительства в далекие 30-е годы прошлого столетия вошла в новую повесть "Тыща дней и ночей" новокузнецкого автора Александра Савченко. Сегодня мы публикуем две главы из этой книги.

В американском проекте оказалась большая недоработка, которую обнаружили в ходе строительства. Основная жилая площадка разместилась выше завода — вдоль пологого склона горы Старцевой. Но почти одновременно стала застраиваться жильем территория с восточной стороны завода. С легкой руки американских архитекторов их назвали колониями. И повелось дальше: Верхняя и Нижняя.

Верхняя колония находилась в более выгодном положении. Она была закрыта от больших ветров, и почти с любой ее точки всегда распахивалась панорама левобережья Томи с несколькими селами, перелесками, болотами, с небольшими притоками Томи — Абой, Конобенихой и Горбунихой. Самой крупной была Аба. В ней в теплое время года катилась бурная зеркально чистая вода. Местный народ любил рыбачить здесь, не уходя к берегам более крупных рек — к Томи и к Кондоме.

Горбуниха в летнее время текла почти незаметным ручейком. Зимой ее вообще нельзя было приметить под толщей снега. Зато в весеннее половодье она неожиданно вспучивалась и гнала по своему невеликому руслу огромнейшие потоки вешних вод. Порой возникали заторы из валежника, старого домашнего скарба и мусора, трупов погибших животных и птиц, и эта речонка представала перед глазами очевидцев как бы взгорбленной. Вот оттуда, видимо, покатилось ее название — Горбуниха! А о Конобенихе особый разговор…

На Верхней колонии интенсивно строилось жилье и другое бытовое удобство. Начальство сначала ютилось во времянках. Наравне со всеми. Спецы, приехавшие по зову сердца и просто за длинным рублем, тоже жили где попало. Поэтому руководство Кузнецкстроя бросило на Верхнюю колонию не меньше сил, чем на строительство самого завода.

Вскоре гнутыми черточками протянулись первые улицы. На них поселился цвет строящегося завода. Но вскоре выяснилось, что поселок на Верхней колонии как бы оказался в осаде.

На одной из оперативок Франкфурт, морщась повернулся к Бардину:

— Тебе, Иван Павлович, не надоело кружными путями добираться с работы до дому? А вчера, сообщаю всем, двоих угораздило попасть под маневровый паровоз, возвращались, бедолаги, во тьме с работы…

Бардин потер указательным пальцем переносье, немного подумал.

— Я уловил ход ваших мыслей! Ряд товарищей уже высказывали недовольство. Мол, нет у нас тесной связи головы с ногами…

Франкфурт насторожился.

— Ты это о чем? Вроде как на что-то намекаешь?

— Нет. Я о том, как лучше быстро и удобней добираться до Верхней. Тут один наш товарищ, не буду называть его имени, предложил даже проложить мост в виде парящего над площадкой виадука. Это, конечно, было бы неплохо. Но его разумней построить на заводских задворках, а в центре он сразу же перекроет многие наши сооружения и застопорит ведение любых монтажных и ремонтных работ…

Присутствующие знали, что строительную площадку перерезали пути горячего чугуна и шлака, пути скрапа, угольные пути — отдельно для коксового цеха и центральной электростанции, пути горячей стали. По железнодорожным путям пойдут сплошные потоки сырья, топлива и готовой продукции — угля, руды, флюсов, кокса, чугуна, стали, стальных болванок, обжатых блюмсов, рельсов, везли шлак и мусор. Будет перемещаться жидкий чугун к разливочной машине и мартену. Пойдут составы изложниц под разливку стали. Разлитая сталь — в стриперное здание. Горячие заготовки — к нагревательным колодцам. И все это должно передвигаться быстро, точно, иначе сорвется и даже остановится работа горячих цехов…

— Значит, безысходность… Вот тебе и прозорливые американцы. И мы тоже молодцы. Не доглядели, не видели ничего дальше своего носа! Скажем себе спасибо!

Франкфурт по обыкновению заканчивал совещания без всякого заключительного пафоса. Не говоря ни слова, поднимался, надевал плащ или куртку и первым покидал кабинет или другое помещение, где проводились совещания с его участием. Присутствующие знали, что за демаршем таится будущий серьезный разговор. С него начнет директор свое следующее совещание. Директор ничего не забывает…

Вот и на этот раз он так же, молча, направился к вешалке. Но Бардин соскочил со стула и, как бы догоняя Франкфурта своими словами, твердо ответил на последнюю фразу директора:

— Вы не правы, Сергей Миронович! Есть одно исключительное решение. Но оно требует больших денег и времени.

— Что, что? Ты, Иван Павлович, считаешь, что все здесь строится бесплатно и только твоя идея чего-то стоит? Давай выкладывай!

До Франкфурта дошло, что главный инженер не блефует. Он уже знал этого человека и понял сразу, что тот не будет нести всякую чепуху. Франкфурт снова поморщился, но промолчал, будто ему в танце партнерша наступила на ногу. Постояв секунду у вешалки, даже прикоснувшись к кепке, он вдруг резко развернулся и уселся на свое место. Видно было, что он впервые в жизни нарушил установленный им порядок ведения совещаний. И это ему было не по душе. Нервно постучал костяшками пальцев по дубовой столешнице. Потом совсем неожиданно улыбнулся:

— Выкладывай свою хитрость.

Бардин понял, что теперь от его слов зависит исход решения. По обычаю насупил брови. Хотел начать издалека, а получилось иначе.

— Наши ребята предложили проложить подземный тоннель. Но прокладку надо форсировать немедленно, потому что потом его уже никогда не построить…

Бардин подробно рассказал об идее и даже о тонкостях строительства такого тоннеля.

— Это должна быть не подземная нора, а грандиозное сооружение. Я бы сказал, соединяющее два мира. По нему будут проходить не только трудящиеся люди, но и поедут подводы и авто. Если быть честным, то, если в нашем городе появится трамвай, ему тоже найдется место в тоннеле.

Кто-то за спиной Бардина не выдержал, громко произнес со вздохом:

— Неужели такое может быть?

— Может, — резко повернул голову Бардин. — Увидите сами. Только надо приложить силы…

Видно было, что изложенные Бардиным наметки по строительству тоннеля большинству присутствующих понравились. Франкфурт слушал внимательно. Карандашом делал заметки в рабочей тетради. Когда главный инженер закончил, он коротко сказал:

— На сегодня это будет задача номер один. Конечно, не считая главной задачи, которой мы посвящаем свою жизнь…

Тут голос подал Казарновский, примостившийся со своим стулом у самой двери. Он долго пытался задать вопрос, но никак не решался.

— А как мы на санях зимой бетон будем одолевать в тоннеле? Это ж целая проблема.

Привстал Степанов, временно ведающий гужевым хозяйством и круглый год не снимающий с больной шеи платок жены, крякающим говором пояснил:

— Тут дело, Григорий Ефимович, проще пареной репы. На зиму будем стелить дорожку из снега. Как наступит первозимок, так кажный возчик аль кучер снежку с собой должон прихватить и в туннель его? По весне, скоко останется, все вычистим?

Франкфурт скрыл улыбку, посмотрел на делопроизводителя Свинцова, который по обыкновению вел протоколы совещаний.

— Ты, Леонид, понял? Не упусти мое указание! А ты, Иван Павлович, подготовь текст соответствующего приказа. О тоннеле должен знать у нас каждый!

Свинцов вытер рукавом со лба испарину:

— Сделаю, Сергей Миронович!

Франкфурт резко поднялся и снова направился к вешалке. Вслед за ним к выходу потянулись остальные.

Он хорошо усвоил поговорку "куй, пока горячо!". Мало ли что может случиться завтра. Поэтому, заглядывая в будущее, надо жить сегодняшним днем. Не только американцы, но и некоторые из наших спецов высказывают сомнение в полезности этого сооружения. Конечно, было бы не плохо соорудить такую штуковину, но тоннель на территории завода нарушит нормальную прокладку всех подземных коммуникаций. Бог с ними — с электрическими сетями и сетями связи, их можно изогнуть, подстраиваясь под конфигурацию тоннеля. Даже водопроводные трубы можно уложить так, чтобы они не перерезали новое сооружение. Но как быть с канализацией? Тут уж никак не увернуться — керамические и чугунные трубы фекальной канализации, а тем более бетонные трубы производственно-ливневой канализации диаметром почти с метр перед тоннелем ни поднять и ни опустить? Поднимешь выше — подопрешь воду на заводе, затопишь все колодцы, подвалы и другие подземные помещения. Опустишь ниже подошвы тоннеля — в итоге не сбросишь стоки в Абу. Труба у берега реки окажется ниже дна ее русла. Законы гидравлики никто не отменял, жидкость движется только по уклону. Эх, мать честна! Неужели рухнет такая замечательная затея…

Бардину до двух часов ночи не удавалось заснуть. Завтра же (какое "завтра"?), сегодня уже "сегодня" — пятнадцатое число, и он первым делом должен поговорить с Серегой Сазыкиным — уж тот-то точно кумекает в канализационном хозяйстве. Не может быть такого, чтоб не нашелся выход из сложившегося положения…

И вот пролетел месяц. Многие трудности остались позади. Канализацию решили строить отдельно для левой и правой частей, а потом за границей завода объединить в один поток. Так тоннель неожиданно поделил территорию строительства, да и всего завода, на две половины. Появилась новая и удобная точка, точнее, граница отсчета…

За окном разгоралось начало июня.

— Ну, Иван Павлович, вроде произошел сдвиг…

Бардин вопрошающе посмотрел на необычно довольного Франкфурта.

— Наконец, похвалили в газете?

— Бери выше! Совнарком постановил перебросить к нам опытных инженеров с других строек Союза. Только с Турксиба должны прибыть более десятка инженеров. А там Москва, Ленинград, Иваново, Нижний, Тверь… Как говорится, с миру по нитке — голому на рубашку…

— Верно, что голому…

Первым с Турксиба объявился инженер Кожевников. Его аккуратная фигура больше подходила для работы над чертежами в проектном бюро, чем на стройке. Трудно было представить, что он тянул большой производственный груз в тяжелых условиях Турксиба. Из Москвы прибыл инженер Ушатин, тоже в прошлом турксибовец, который всю жизнь занимался земляными работами. Он выглядел полноватым крепышом, постоянно находящимся в движении. Кожевников и Ушатин не только были давними друзьями, но по внешнему складу и по манере работать дополняли друг друга. Того и другого по распоряжению Бардина направили на строительство тоннеля?

Весной, как только сошел последний снег, на площадке строительства появилась группа топографов. Мужчины колдовали возле теодолитов и нивелиров, девчата в комбинезонах вбивали колышки, обозначая трассу, перерезающую площадку от подножия горы Старцевой почти до стены заводоуправления. Через несколько дней здесь копошилось уже несколько десятков человек, а через месяц, пожалуй, сотни землекопов, грабарей и возчиков с телегами, на которых были установлены короба для перевозки грунта. Как и на многих участках, где обозначались важнейшие объекты будущего завода, работа не прекращалась ни на минуту. Сначала не было здесь механического шума, гудков. Только крикливые команды прорабов, десятников и направленных сюда возчиков. Изредка ровное трудовое напряжение прорезал мужицкий мат. Значит, по неосторожности случилось какое-то происшествие: поломался черенок лопаты или круто развернулась лошадь, опрокинув только что насыпанный грунт. Глину копали на глубину до десяти и более метров. Основание дороги в тоннеле должно было выдержать не только груженые автомобили, но и принять на себя нагрузку от будущей насыпи и уложенных на нее десятков железнодорожных путей, по которым повезут тысячи тонн металла…

Бардин, делая утренние объезды, всегда начинал осмотр строительной площадки с тоннеля.

Здесь каждый раз его уже ждали главные землекопы.

— Как дела идут? — обратился Бардин к зевавшему прорабу. Спросил, не здороваясь, как будто несколько минут назад отбыл по своим нуждам и вернулся вновь.

— Дела, как сажа бела… — И прикрыл рот ладонью. — Опять не врезаемся в график…

— Что мешает на этот раз?

— Иван Павлович, ну сколько можно просить? Отрежьте вы что-нибудь этому Плахотину. Совсем не работает. Вчера вечером полетели колеса сразу у трех подвод. Сто лет их никто не смазывал. Там что? Вредители сидят или деготь на жратву растащили по хибарам?

Бардин прошел по борту широченной траншеи, увидел, что внизу накопилось много буртов не вывезенного грунта. Мало того, что впустую лежит, так еще и уплотняется? А если пойдет дождь — такая здесь каша будет…

— Хорошо! К обеду у тебя будут возчики, даже с избытком… Обеспечь их работой. Но чтоб к завтрашнему утру не было тут никаких хвостов… А через двое суток попытаемся пригнать экскаватор.

Плахотин снова зевнул, потер покрасневшие от недосыпа глаза, через силу заулыбался:

— Вы же меня знаете, Иван Павлович! Никогда еще не срывал свои обязательства? А с железным ковшиком было бы куда сподручней?

И снова день изо дня тоннель, пересекая уложенные рельсы, рыли вручную, глубоко, доходили до так называемого томского галечника. Грунт вывозили грабарками, вагонетками и несколькими грузовиками, засыпая находящиеся около завода низины, овражки и болотистые места.

Чтоб народ смог пробираться с одной колонии на другую, смастерили временную дорогу. По ней день и ночь тянулись вереницы мужиков и баб, кто с чем — с сумками, котомками, узлами, свертками, в которых умещались скудные харчи или последняя одежонка.

С началом зимы мороз перехватывал дух в широком подземном пространстве. Люди сооружали деревянные навесы — лишь бы жуткая холодрыга не прекратила работу. Прибывший по указанию Бардина паровой экскаватор помог землекопам, но радовались недолго. Вскоре "полетела" одна шестеренка, потом другая. Много времени ушло на то, чтобы выволочь железную махину из зоны строительства.

Удлиняющийся котлован лез не только вниз, но и рос в ширину. Пришлось устанавливать временные деревянные мосты, чтобы обеспечить железнодорожникам бесперебойную работу. Землекопы с радостью ждали, когда над их головой проплывет состав с горячим металлом. Было страшно, как со скрипом вздрагивал мостовый переход из сосновых балок, казалось, что в одно мгновение все рухнет вниз. Но вместе с этим люди с радостью впитывали недолгое тепло, исходящее от огненных слитков или изложниц с расплавленным чугуном. Казалось, что среди пролетов шпал прорывается весеннее солнышко и бросает горячие лучики на посиневшие от мороза лица?

…Наконец, почти все землекопы Плахотина ушли. Лишь человек пятьдесят копошилось в конце будущего тоннеля. И, как только люди с лопатами и тачками исчезли, вместо них появились монтажники. Они начали вязать и укладывать арматуру в днище тоннеля.

Особенно напряженными выдались дни тридцать второго года, когда развернулись бетонные работы. В это время вовсю запускали в работу основные цехи завода. Строительство тоннеля все больше и больше мешало нормальной жизни завода. Бардин знал: теперь начатое дело с тоннелем будет обязательно завершено. Вроде не домна, не мартен, не прокатный стан, а необыкновенно важным оказался строящийся объект.

Главный инженер представлял, кажется, каждый штрих сооружения, которому в стране не найдешь ничего равного. И мысленно обращался к нему, как к очень близкому человеку.

— Ну что, брат? Погоди чуток, и ты вырастешь скоро… Заживешь своей красивой жизнью.

Да, это будет целая подземная махина! Длиной больше, чем в полкилометра, семь метров шириной и четыре в высоту. С перекрытием в виде срезанного купола. С каждой стороны его будут удерживать триста семь железобетонных опор. Из тоннеля к цехам завода предусмотрено три выезда. И еще возвысятся три купола, под которыми разместятся вентиляторы для нагнетания в тоннель свежего воздуха?

— Ну и дубак нонечь! Вот тебе настоящие никольские морозы! — вкатился в кабинет Кожевников — лицо, главное на строительстве тоннеля.

От него исходил запах промороженной земли. Лицо розовое, как ляжка у поросенка. И на усах еще не сошедшие сосули…

— Ты чего такой шебутной с самого утра? — поднял взор Бардин.

— Черный день у нас сегодня, Иван Павлович! Временно останавливаем работу.

Бардин на мгновение застыл, пытаясь понять смысл сказанного. Потом вскинул голову.

— Похороны Заева?

— Именно так. Достойный был человек. Большевик и ударник производства.

Еще вчера утром Бардин мимоходом узнал, что накануне скончался прораб Заев, руководивший строительством верхнего участка тоннеля. Перед обедом в коридоре столкнулся с начальником цеха "Земжелдорстрой" Кангером — это в его подчинении было строительство тоннеля.

— Что там получилось с Заевым, Яков Августович? Опять несчастный случай?

— Слава Богу, нет! Простыл человек, не выдюжил организм. Жалко. Товарищи считали его настоящим трудягой!..

От Кожевникова Бардин узнал, что прораб подхватил крупозное воспаление легких. Заев категорически не согласился на длительное лечение, с температурой пришлепал на работу? В итоге в полупамятстве увезли человека в свой барак. Кое-как пережил кошмарную для него ночь. Утром, перед самой смертью вернулось сознание. Понял, что приходят последние минуты жизни, и через силу дал единственное распоряжение — похоронить в толще заводской земли. Не открывая век, произнес слабеющим голосом:

— Пусть тело останется там, где сгорела моя душа! Товарищи доведут дело до конца. Не надо меня на клад... — так и не договорил последнего слова.

Похороны назначили на три часа дня. Это был, пожалуй, самый короткий день года. Вечер опускался рано. Стоял жгучий мороз, хорошо, что еще без ветра. Минут за пятнадцать до этого по всему тоннелю работы были прекращены. Могилу выкопали в талой земле ровно напротив того места, где должна стоять колонна — седьмая от второго выезда.

Прах Заева Александра Михайловича лежал в простом деревянном гробу, обитом кумачом. В момент прощания к пиджаку покойного Ушатин прикрепил значок "Ударник Кузнецкстроя". В руки, сложенные по-большевистски — не на груди, а на животе, положили грамоту "Ударнику Кузнецкстроя". Потом двумя гвоздями приколотили крышку гроба. Четверо мужиков на веревках опустили гроб в могилу и сверху засыпали речной галькой. На верху поставили четыре жаровни с горящим коксом, чтобы галька не смерзлась до утра. Утром к этому месту привезли бетон и залили им место захоронения. А позже прямо над прахом Заева поднялась четырехметровая стена…

Прошел почти целый год. Снег этой осенью лег рано. Была середина октября, а за окном, казалось, уже властвует зима. Бардин поежился, оказавшись неожиданно в тепле. Полушубок от долгого пребывания на улице грел плохо, коробился.

— Я думаю, что строительство тоннеля мы завершим к началу ноября.

Франкфурт протер стекла очков. Сказал твердо:

— Но откроем проезд ровно в день шестнадцатой годовщины Октябрьской революции. У присутствующих будут возражения?

Бардин понимал, в чем заключена суть последних слов Франкфурта. Из присутствующих в кабинете директора был только он один — главный инженер Кузнецкстроя. Франкфурт напрямую никогда не подчеркивал то, что Бардин не член партии. Но при удобном случае намекал на то, что так оно и есть?

Торжественное открытие тоннеля состоялось в назначенный праздничный день. Его Бардин забыть не мог. Это был вторник 7 ноября тридцать третьего. Светило ноябрьское полуденное солнце. Иногда с неба срывались случайные снежинки. На временном деревянном помосте около главного въезда в тоннель стояло человек пятнадцать. Руководители стройки Франкфурт, Бардин, Хитаров, передовики ударного труда.

С речью выступили трое. Наконец, Франкфурт и остальные, кто был возле него, сошли вниз. Шестеро музыкантов "рванули" марш. Прокатилось разноголосое "Ура, ура, ура!". Франкфурт разрезал красную ленту — знак того, что с этой минуты дорога по тоннелю для всех открыта?

Колонна потянулась в жерло тоннеля. Музыканты и барабанщик торопливо спешили по левой пешеходной стороне. Добежали до той отметины, где находилась могила Заева. Как только первые, кто шел в колонне, оказались в том месте, где их поджидал оркестр, раздались аккорды похоронного марша.

Наверное, Заев мечтал о таком часе.