Внезапный арест политика Дмитрия Гудкова 1 июня завершился столь же неожиданным его освобождением 3-го числа. Оппозиционера, не довезя до участка полиции, чтобы выдать ему паспорт, высадили по дороге, помятого и с матрасом в руках.

 Что это было? И чем закончится?

Фариза Дударова, корреспондентка. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»:

1 июня у бывшего депутата Госдумы Дмитрия Гудкова и его родственников прошли обыски по делу «о причинении имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием». В качестве подозреваемых задержали самого политика и его тетю Ирину Ермилову. Оба провели в следственных изоляторах по двое суток. 3 июня в Москве должен был пройти суд по избранию меры пресечения Гудкову, однако политика отпустили из ИВС, не предъявив ему никаких обвинений, а с его тети взяли подписку о невыезде.

Дмитрий Гудков планирует участвовать в думских выборах в сентябре этого года и уже обсуждал с «Яблоком» возможность выдвижения от партии. Корреспондентка «Новой» поговорила с политиком о том, почему на него завели уголовное дело и как оно связано с желанием властей «зачистить поляну» от оппозиционных кандидатов.

— Когда силовики рано утром пришли с обыском и сказали, что вы проходите свидетелем по делу о хищении имущества, вы поняли, в чем вообще дело и о каком хищении идет речь?

— Есть такое выражение «натянуть сову на глобус». Все проходило в таком формате. Обыски 1 июня проходили по 12 адресам. На каждый обыск —отдельная группа от 8 до 12 человек с автоматами. В нашу подмосковную деревню десять машин приехало, вся деревня на ушах стояла, никто не понимал, что вообще происходит. Силы брошены, словно они решили вскрыть террористическую ячейку. В семь утра я слышу громкий лай своей собаки, думаю, ну что, приехали. Сотрудники ко мне заходят и говорят, что обыски проходят по делу о фирме, название которой я вообще впервые слышу. В моей семье я и брат единственные, кто вообще никогда никаким бизнесом не занимался. Мне это просто не интересно, не мое. Говорят, что долг по фирме какой-то, какой-то подвал… Потом отец мне рассказал, что был вонючий подвал в здании, которое когда-то родителям принадлежало, а подвал — имущество города. Они взяли его в аренду у города, отремонтировали, расположили там учебный центр. Сейчас силовики говорят, что якобы там остались какие-то небольшие долги. Вот этим делом о вонючем подвале целый отдел ГСУ МВД занимается, более ста сотрудников. Следователи сами были в шоке, что их от важных дел на такую ерунду отвлекают. Они втихаря мне выражали симпатию, пытались корректно провести обыск.

— Ваш отец (бывший депутат Госдумы и полковник ФСБ в отставке Геннадий Гудков — Прим.) сказал, что не известно, из-за чего именно к вам пришли: из-за подвального помещения тети или из-за фонда вашего отца. Это все еще остается неясным?

— У меня дома изъяли устав Фонда в поддержку демократических реформ. Я смотрю на дело и там в числе каких-то родительских фирм еще и этот фонд фигурирует. Я у них спрашиваю: «Причем тут вообще фонд?» Само дело из-за событий 2015 года открыто, а фонд появился лишь в 2017 году. Кампания муниципальных депутатов в 2017 году — единственное, чем этот фонд занимался, он вообще только для этого и был создан. Была создана НКО, был счет, мы фандрайзили на этот счет и дальше финансировали работу нашего штаба. Все было прозрачно, с отчетами, фонд никогда не сидел в этих подвалах, это просто юридический адрес был. Из-за того, что отец когда-то владел тем зданием, он там регистрировал все подряд. Но ведь учредителем этого фонда является мой отец, а не я. Каким боком тут я вообще? Вот, в деле фигурируют это подвальное помещение и фонд, которые друг с другом не связаны. 

— Какие следственные действия с вами проводились после задержания? Как так получилось, что уже к концу того дня из свидетеля вы стали подозреваемым?

— 1 июня меня привезли в отделение, допросили, где-то я брал 51 статью Конституции, где-то отвечал. В районе семи часов они меня отпускают. Я выхожу из отделения, перед этим спрашиваю у них, можно ли тетю увидеть. Они не разрешили. У отделения встретил подругу нашей семьи. Оказывается, ее тоже вызвали в отдел, потому что она где-то десять лет назад на родителей моих работала. Мурыжили ее, два раза вызывали, бухгалтера нашего вызвали зачем-то, у которой мама больная, изъяли у них телефоны.

Меня выпускают из отделения, я иду к журналистам, в это время выбегает следователь. «Вы же хотели с тетей увидеться? Не хотите очную ставку с ней?» — говорит. Я соглашаюсь, иду обратно в отделение. Через два часа этому следователю звонит какой-то его начальник.

Он говорит, что у меня меняется статус, и что я теперь подозреваемый. Почему, на каких основаниях, объяснять не стали. Меня опять задержали, в половину второго ночи привезли в ИВС на Петровке с тетей. Нас с ней везли в большом автозаке, развели по двум камерам, чтобы мы не общались.

— У ваших коллег есть две версии, почему вас задержали. Первая — для того, чтобы таким образом отомстить вашему отцу, который из силовых структур перешел в оппозицию, вторая — чтобы не дать вам участвовать на выборах в Госдуму. Какая версия наиболее верная, на ваш взгляд?

— Я думаю, что тут разные причины. Конечно, у них команда была вообще никого не пускать на выборы в Думу. Они померили мой рейтинг и выяснили, что якобы 25% избирателей готовы за меня голосовать. Наверное, испугались. Мне сказали, что на меня собирали разную информацию, слушали меня, ничего не нашли. Месяц назад один мой высокопоставленный товарищ заявил, что из-за меня на «Яблоко» оказывается сильнейшее давление, вплоть до угрозы снятия списка, если тебя выдвинут.

Поэтому они пошли по жесткому варианту.

Можно было снять меня каким-то другим способом: например, сказать, что я поддерживаю экстремистов, я же участник январского митинга, скоро суд. Но они пошли по жесткому сценарию и выдумали это дело о вонючем подвале, которое в итоге выглядело очень абсурдно и по-садистски, они взяли в заложницы 60-летнюю тетю, недавно переболевшую коронавирусом, в день рождения ее внука. Тетю вообще посадили в камеру с женщиной, которую взяли за убийство.

Однако после всего этого образовался неожиданный для них информационный шум, все меня поддержали.

Я этого не ожидал и ничего об этом не знал, потому что был в изоляции. Готовился к худшему сценарию, ждал суда, надеялся в лучшем случае на домашний арест. Но 3 июня в пять вечера пришли адвокаты и сказали, что тетю отпускают и меня отпускают. Я уже готовился выйти из ИВС на Петровке, меня у выхода ждали жена, адвокаты, журналисты, но потом приехал следователь и сказал: «Давайте проедем-ка к ГСУ МВД на Новослободской? Вернем вам там паспорт».

Мы поехали, адвокатам сообщили, что меня везут в другое место, но на Пушкинской сотрудники сказали: «Планы поменялись, мы вас здесь выпустим».

Я говорю: «Сейчас? Я же весь помятый, с матрасом, сумкой из «Ашана» с вещами, без документов». Но меня все равно выпустили на Пушкинской.

— Когда вы начали переговоры с «Яблоком»? Было ли на момент задержания известно решение, будете вы точно выдвигаться от «Яблока» или нет?

— Они мне сказали, что решение будет на съезде, который должен пройти в конце июня. Подписи собирать я точно не буду, не потому что не смогу. Я могу собрать эти 15 тысяч подписей, но это большая трата финансовых и организационных ресурсов, а результат уже заранее предсказуем.

Поэтому заниматься сбором подписей вообще бессмысленно. Может, они сейчас найдут другие способы, чтобы не пустить меня на выборы. Например, у меня седьмого июня суд по делу о участии в акции 23 января, там может вылезти штраф спокойно.

— Вы вполне спокойно прошли в Думу в 2011 году. Не раз говорили, что готовы идти на компромиссы с властью, если у вас будут одни цели, и вообще вы в целом же были довольно мягким политиком, не радикальным. Почему тогда вам дали пройти в Думу, а в этот раз делают все, чтобы не допустить до выборов?

— Я не шел на компромиссы, мне никто их и не предлагал, я просто декларировал готовность идти на них, в случае, если с той стороны тоже будут какие-то движения. Если в политике возможен компромисс, то я сторонник компромиссов, но если власть хочет держать парламентскую оппозицию на ролях каких-то шестерок, которые должны нажимать на кнопки послушно, то к такому я не готов.

Если власть готова идти на реформы и на какие-то уступки обществу, то диалог возможен.

Да, я не радикальный оппозиционер, я таким никогда и не был. Но при этом, когда возникала ситуация, где нужно выйти в поддержку Навального или на Болотную площадь, то, поскольку я не видел никакого встречного движения со стороны власти, я всегда выходил. Моя позиция в этом не менялась никогда. Почему сейчас все это происходит со мной и другими оппозиционными деятелями? Потому что в целом в России чаще готовы голосовать за умеренных политиков. Чем ты радикальней, тем ты ярче и громче, но когда речь идет об электоральных перспективах, то люди чаще всего выбирают умеренных. Я еще знаю, что мне симпатизируют многие люди в элитах, которые меня как-то поддерживают и хотят перемен. Наверное, умеренная оппозиция представляет опасность, потому что она может привести к расколу в элитах.

Сейчас им важно было показать, что вот, видите, мы и Гудкова прессуем, который представитель умеренной оппозиции. Так они показывают, что вякать и идти против ветра вообще нельзя. Это все демонстративно, в России сейчас вообще ничего нельзя.

Но в итоге так много людей за меня выступило, даже депутаты Госдумы, члены СПЧ.

Я знаю, что это напрягло власть, потому что за оппозицию обычно только оппозиция вступается, а тут по-другому вышло. Наверное, это сильно повлияло на решение. Но пока ничего не закончилось еще, мы подозреваемые, тетя прямо сейчас находится у следователя. Возможно, перед встречей Путина с Байденом, потому что даже ЕС уже высказались о моем задержании, они решили приостановить коней, а потом это все опять продолжится… Я не знаю.

— Во время задержания вам как-то намекали на реальные причины?

— Конечно. Они говорили, что была команда о задержании по политическим основаниям. Они сами не ожидали, что их отправят меня задерживать, потому что они понимают — это выдуманное дело, я вообще в этом подвале не был даже.

— А на то, что вам стоит уехать из страны?

— Все произошедшее — это и есть намек и предупреждение. Тетя находится под подпиской о невыезде. Это значит, что в любой момент они берут ее в заложники.

— Что вы планируете делать с этим предупреждением? Вы еще хотите участвовать в думских выборах?

— Помните оскароносный фильм «Паразиты»? Сцену, в которой главные герои оказались в каком-то школьном спортзале, где на матах лежала куча людей, потому что их жилье затопило? Сын тогда спросил у отца, какие у них дальнейшие планы. Отец ответил: «Сын, как ты думаешь, мы с тобой планировали оказаться здесь? Какие могут быть планы? Все эти планы — просто хотелки, а жизнь сама все корректирует». Конечно, у меня были планы, конечно, мне интересно работать в Госдуме, мне интересно участвовать в выборах, я сторонник легальной формы политической борьбы. Но я понимаю, что, по сути, нет возможностей сейчас, потому что подписи собирать бессмысленно, выдвинет или не выдвинет «Яблоко» будет известно только в конце месяца, плюс впереди еще масса сюрпризов меня ожидает. Они могут применить этот новый закон против меня, я же участвовал в акции «экстремистов». Я не строю иллюзии, потому что у них есть команда зачистить поляну, и она практически зачищена:

Понятно, что выбирать осенью предложат между Прилепиным и Милоновым.