Золотая гиря

Пестрая лента проскользнула через канализационную трубу в ванную комнату особняка по известному адресу в графстве Беркшир... Жертва недолго мучилась в опытных объятиях, не оставляющих внешних повреждений на теле... Сотворив свое черное дело, хвостатый ниндзя притворился шарфиком – не зря же в спецслужбах дрессировали...

Не сочтите за зубоскальство над памятью покойного – просто эта версия кажется не такой уж глупой, когда читаешь переводы пресс-релизов Скотланд-Ярда в духе инспектора Лейстреда и смотришь российские ток-шоу по поводу загадочной смерти Бориса Березовского в поместье под Лондоном. То ли чисто английское убийство, то ли суицид, спланированный как изощренная головоломка.

Посмертные речи, что звучат с экрана и в прессе, напоминают прощальное слово Бендера в "Золотом теленке" над могилой Паниковского: "Был ли покойный нравственным человеком? Нет, он не был нравственным человеком...". Но Остап был краток, а группы товарищей, толпящихся у разверстой могилы, спешат засвидетельствовать длинный и весьма скорбный перечень очевидных и предполагаемых грехов усопшего.

Кто-то из сокурсников Бориса Абрамовича по мехмату припомнил, кстати, что в студенчестве того звали Паниковским – мол, суетлив был не в меру. Но тогда стоит признать, что гиря, которую он пилил, оказалась, и вправду, золотой. В этом смысле жизнь олигарха, безусловно, удалась, несмотря на два заочных приговора, вынесенных российскими судами, а также "посох и суму", которые уготовили ему известные решения суда британского.

Но быть разжалованным из миллиардеров в миллионеры - еще не смертельно. Другое дело, что Березовский потерпел фиаско в политике, куда он инвестировал как деньги, так и свою кипучую энергию. Бесконечно конвертируя бабки во власть, а власть в бабки, БАБ был обуреваем одной, но пламенной страстью - попасть в анналы! И неважно в каком качестве – героя или демона. Далее все по Пушкину: "...Все предрассудки истребя, Мы почитаем всех нулями, А единицами – себя. Мы все глядим в Наполеоны: двуногих тварей миллионы Для нас орудие одно..."

У Толстого в "Войне и мире" есть эпизод, где вопрос о роли личности в истории преподносится в неожиданно юмористическом ключе. Писатель цитирует историка Тьера, который, ссылаясь в свою очередь на свидетельства очевидцев, рассказывает, как Наполеон удостоил беседы пленного платовского казака. Тот словоохотливо, но весьма умно, как пишет историк, отвечал на вопросы императора о том, что толкуют в русских войсках о дальнейшем ходе кампании. Когда же Наполеон, желая испытать действие своего имени на это дитя Дона, попросил сообщить казаку, кто его собеседник, сей enfant du Don остолбенел и, не сводя глаз с того, чьё бессмертное имя начертано на великих пирамидах, преисполнился молчаливого восторга. Великодушный император велел наградить казака и вернуть ему свободу, "как птице, которую возвращают её родным степям".

Толстой сопровождает это историческое свидетельство своей вольной версией. И, как ни странно, литературный вымысел представляется куда более достоверным. Он пишет, что денщик Ростова, наглый и вечно пьяный лакей Лаврушка, был послан барином за провизией в покинутую жителями деревню, где так увлекся мародерством, что не приметил французов. "Представленный" Наполеону, он сразу сообразил, кто перед ним, но не подал виду. Отвечая на вопрос, думают ли русские принять сражение, Лаврушка многозначительно прищурился: "Оно, значит, коли быть сраженью, и в скорости, так это точно. Ну а коли пройдет три дня апосля, тогда, значит, это самое сраженье в оттяжку пойдет". Когда же ему торжественно объявили, кто снизошел до него, enfant du Don постарался изобразить крайнюю степень изумления - "выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь"...

Героя или демона из Березовского не вышло. А в анналы он все таки вошел. Как персонаж, совмещающий в себе несбыточные наполеоновские планы и вполне реализованный им лаврушкинский талант тащить все, что плохо лежит, но уже действительно в исторических масштабах.