Не как в жизни

Принято считать, что искусство, в том числе и литература, и театр, и живопись, - отражение реальности.

Люди, в большинстве своем, любят, чтобы все было как в жизни. И я тоже очень люблю реализм, психологически точные образы. Но тем не менее существует и такой театр (я буду говорить о нем), который не отражение, а сама реальность, иная, но существующая.

В таких спектаклях бывает незаменим артист Евгений Лапшин. Особенно естественно он существует в ролях людей не от мира сего. Помню два спектакля, оба, на мой взгляд, неудачные, где интересным был один Лапшин. В "Истории, которую никто не заметил" его герой выходил, наверно, из химчистки в пальто с бумажной нашивкой, как пациент поликлиники, забывший, выходя из нее, снять голубые бахилы. В спектакле "Виват, Виктория!" персонаж Евгения появлялся из-за кулис и в пальто садился на край ванны. На вопрос жены: "Ты где был?" - тихо отвечал: "В клубе". И за этим тихим ответом, за его дальнейшим молчанием угадывалась какая-то сложная жизнь этого человека. Лапшин имеет такую способность быть естественным в противоестественных ситуациях.

При этом идет в роли не от внутреннего, как положено по системе Станиславского, а от пластики. По крайней мере, мне так кажется.

- Наверное, от пластики я иду. Копаться-то копаешься в образе. Кто он такой. Но все равно хочется, чтобы каждая ролька была разная, и поэтому ищешь пластику. Это первое. А уже потом речевую характеристику. Потом уже внутреннее наполнение. Обговариваешь с режиссером все это. Кто, что, зачем, как. Я люблю пластику. Она для меня на первом месте. И когда с ребятишками работаю, для меня первое дело - пластика, движение, ритм. И, конечно, когда к нам приезжает режиссер ставить какую-то пьесу или прозу, мы узнаем об авторе, об эпохе, о самом произведении. Если оно как-то цепляет и ты не до конца понимаешь автора, берешь и другое его произведение, - объясняет мне Евгений. В институте он получал режиссерскую специализацию.

(Я, конечно, рассказала Жене свои впечатления о тех двух, уже давних, спектаклях и о его игре.)

- Для меня это был незнакомый театр. Я не мог понять, как работать в нем. Ну и, наверное, по большей части, артисты также. Что мы делаем? Кто мы такие? За основу был взят материал (я о пьесе Моэма "Виват, Виктория!"), в нем страниц 40 или 50. Произошла очень большая кастрация, и осталось 12-13 страниц.

- Да, и все про это говорили. А у нас текста нет, и больше это пластическая история. Какие-то простройки. Почему-то я должен был сидеть в пальто в ванне. Илона Литвиненко что-то на английском языке говорила. И мы не до конца даже могли поверить в эти обстоятельства, потому что они все были за ухо привязаны. И мы придумывали каждый себя сам. Вот на этой ладошке то, что ты сумел придумать и оправдать. А на этой то, что ты не понимаешь. А если ты не веришь в предлагаемые обстоятельства, то ничего хорошего не получается.

Я думаю, такой театр имеет право быть. Но хотелось бы более подробного разбора. Очень многое зависит от режиссера. Если вспомнить нашего "Дон Жуана". Я Феодори благодарен за то, что он вывернул меня наизнанку. Я не видел себя в этой роли. Был срочный ввод. И был бешеный ритм в плане изучения текста, запоминания всей партитуры. Таня Безменова - классный хореограф. И по пластическому решению все это нужно было запоминать. Если у режиссера есть какой-то твердый стержень, он выведет актера и расшевелит. Я о спектакле "Виват, Виктория!" и о ваших претензиях к героине. Мне кажется, от режиссера многое зависит.

- Да, это триллер. И они не из космоса. Они из-под земли. Поэтому здесь такой грим и костюмы. Нет кринолиновых платьев, пышных причесок. Эти персонажи наполовину разложившиеся. Я для себя так эту картину придумал и в ней существую.

- Не бытовые, да?

- Выбирает режиссер. Какую мне роль дадут, будем и сочинять вместе. Если говорить о Мише Лебедеве (постановщик "Носа". - Т.Т.), мы неделю только разбирали этот материал. Некое погружение в него было. Сейчас уходят от застольных репетиций. Режиссер приехал, пьесу прочитали - и на площадку. А с Мишей мы в этой постановке хорошо посидели. Это дало большой плюс. А то, что достаются такие роли... Что дали, то дали.

- Сплошная импровизация. Есть текст автора, от которого ты не можешь отойти, а дальше, что тебе в голову придет. И Андрюха раскалывает, и я где-то. Это у нас случилось перед самой премьерой, когда Андрюху понесло. Просто отпустили себя. Режиссер эту сцену несильно застраивала. Ну, мы и решили поколбасить. Спросили режиссера: "Этот вариант?" Она сказала: "Да, оставляем". Два последних спектакля прошли очень хорошо. Убрали лишние куски. Там поджали, там поджали. И спектакль стал динамичнее.

- А надо как зритель?

- Я с детьми работаю. Еще в "Юности" пластический спектакль поставил в библиотеке Гоголя. У меня было занято около 40 детей. Пластический спектакль - сложная вещь, особенно для малышей. Сейчас у нас театральная мастерская при театре. Все, кто занимался у меня в "Юности", остались со мной. Ставлю и в частном театре. И пусть немного похвалю себя. Очень хорошие постановки получаются.

- Да почему? Отголоски идут. Андрей Сидельников, приехавший на постановку "Алисы в Зазеркалье", захотел экскурсию в шахту. Мне завтруппой звонит: "Ты поедешь?" Я говорю: "Кать, я там был. Ничего нового для себя там не увижу". Мне иногда снится шахта.

- Роль на протяжении всего спектакля. Мы - пешки. И я даже рад. Посмотрел эскизы, декорации, костюмы. Какая музыка будет. Сижу на репетициях. Андрей Ковзель - Белый рыцарь. Саша Шрейтер - Комар. Думаю, что это будет вторая лучшая сказка в нашем театре. На первом месте у нас "Летучий корабль". Для меня. Если все срастется, будет еще один хороший детский спектакль.