"Художник должен быть немного сумасшедшим"

Публикуем интервью с Игорем Бессоновым.

Вопросы задавали подписчики соцсетей Новокузнецкого художественного музея. А сейчас настало время ответов и более близкого знакомства с неординарным новокузнецким художником.

— Если бы вы писали не маслом, а словом, то стали бы поэтом или писателем? О чем бы вы писали?

— Если брать поэзию, любимый мой размер — гекзаметр. Гомер — это моя настольная книга. Я его много раз перечитываю. И с каждым перечитыванием я нахожу что-то новое… Если бы я не был художником, то стал бы Гомером.

— Как вы выбираете темы работ? И как понимаете, что работа закончена? Ведь совершенствоваться можно бесконечно?

— На этот вопрос трудно ответить. Может быть, даже у меня нет на него ответа. Как выбираю? Я увидел человека, и какие-то внутренние ощущения вдруг возникли. Контакт произошел, и ты начинаешь работать. Процесс — он у меня разный. Обычно я делаю всегда много подготовительного материала (до 100 штук набросков с одного изображаемого). И потом уже перехожу на холст. А холст делается за один сеанс. Он может длиться 40 минут, может быть, час, полтора, а может и весь день. Я должен за один сеанс завершить работу. А если не завершу, то не смогу в эту работу войти вновь.

— Что послужило толчком для написания целого цикла произведений на библейскую тему? Речь о серии работ 2002 — 2006 годов.

— Лариса Данилова (искусствовед. — А.З.) обратилась к художникам: к рождественским праздникам попробовать создать картины на этот сюжет. Она хотела сделать в музее выставку. Что удивительно, кроме меня, никто не откликнулся. А я что-то подумал, подумал и решил — дай-ка попробую. И это тоже было стихийно. На каком-то уровне интуитивном, не осознанном. А когда работа пошла, она меня затянула. И я стал обращаться не только к Библии, стал обращаться к апокрифам: собирал, доставал именно те первозданные, которые не вошли в канон. Вот так и получилось, что я несколько лет посвятил этой теме. Казалось бы, просто так — шутя, даже с некоторой долей баловства, несерьезности. И вдруг она во мне все опрокинула и увлекла.

— Планируется ли еще подобный большой тематический пласт, как библейский?

— Повторения не планируется, его не будет. Эта серия закончена, завершена.

— Что вы всегда боялись писать? Есть ли темы и цвета, которых избегаете?

— Для меня нет таких цветов, которых бы я избегал. Конечно, к некоторым цветам я отношусь более благосклонно. Коричневые цвета я не люблю, они для меня как-то в стороне остаются, я стараюсь ими не пользоваться. Темы, которых боюсь? Здесь не страх, а что-то другое. Здесь есть что-то: мое или не мое. Вдруг какой-то образ появился, и я почувствовал, что это не мой образ, я от него отказываюсь.

— Игорь Борисович — серьезный читатель? Что читаете сегодня?

— В основном, конечно, классиков. Русская классика перечитана вся. Некоторые авторы современные мне просто не интересны. Любимые писатели — Достоевский, Тургенев, Лесков.

— Традиционный вопрос о музыке, сопровождающей творческий процесс. В каких мелодиях может затаиться вдохновение?

— С раннего возраста музыка для меня играла большую роль. Во мне это воспитала мама. Она увлекалась, хотя сама работала обыкновенным бухгалтером на производстве. Но, видимо, она чувствовала, что это мне будет необходимо дальше. Я слушал классику и ничего не понимал. А постепенно, к 14 — 15 годам почувствовал в себе тягу к музыке, стал с пристрастием к ней относиться. Сначала были популярные вещи, потом более сложные.

Музыка для меня существует самостоятельно. Ставишь пластинку и уходишь работать, а когда она заканчивается, ты думаешь: “А что это было?” Я не знаю! Тогда я понял, что с музыкой не могу работать. Если мне нужно концерт для двух фортепиано с оркестром послушать, я надеваю наушники, сосредотачиваюсь и только слушаю.

— Игорь Борисович, 20 лет вы учите студентов видеть мир глазами художника. А как это?

— Это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Надо воспитывать в себе восприятие окружающего мира не глазами обывателя — постороннего человека, который пройдет и ничего не увидит. Я своим студентам всегда говорю: “Едете ли вы в автобусе, находитесь на остановке и вдруг какая-то ситуация, а вы на нее обратили внимание — нарисуйте ее мысленно глазками. Как бы вы превратили ее в картину. Это происходит мгновенно, но вы воспитаете в себе умение смотреть и видеть самое главное — то, что вам необходимо для работы”.

— Какие качества учителя вы считаете наиболее ценными? Учительство — это призвание, профессия или, может быть, дар?

— Наверное, это всё вместе: и призвание, и дар. Богом должно быть дано что-то. Почувствовать контакт со студентом и не просто контакт внешнего толка. Попробовать найти какие-то внутренние соприкосновения: чем он интересуется, чем увлекается, найти его пристрастия — это всё очень важно. Когда это случается, тогда преподавательская деятельность не в тягость. Одно удовольствие работать с такими студентами.

— Переносили ли вы когда-нибудь на полотна свои сны?

— Пожалуй, нет. Они трансформируются у меня с пробуждением, оставляют след. Это дает повод для какого-то размышления. Но перенести сон на холст? Этого не было ни разу. — Не сильно ли мешает нам наша черная контурная подводка? Почему мы к ней приходим и ею заканчиваем? — Линия — средство выражения моего “я”. Только линией мы выражаем форму, а больше у нас ничего нет. Линия и определяет поиск своего пластического решения. Для меня очень важно найти нужную линию, чтобы она что-то выражала: созданный образ или какие-то мои внутренние ощущения. Это не просто линия, я взял да обвел кого-то. Нет! Это линия, которая несет в себе эмоциональный настрой, импульс для выражения моих чувств. — Хотелось бы узнать, какие мечты у Игоря Борисовича! — Мечтаю иметь замок, который раз в пять больше моей мастерской. Но это мечты, и я привык работать с тем, что есть. Я никогда не строил ничего несбыточного. А мечты остаются всегда, они есть. Но сейчас все меньше, меньше…

— Вы счастливы?

— Я считаю себя счастливым человеком, потому что соприкоснулся с прекрасным (с произведениями классиков западноевропейских, российских…). Я узнал, как это получается, как это создается. А многим это не дано, поэтому я считаю себя счастливым человеком. И даже очень.

— Что бы вы сделали, встретив слона?

— Наверно, испугался бы и сломя голову убежал. Что тут можно еще сделать. Конечно, я его ни разу не видел. Но любопытства, наверное, было бы мало.

— Еще один провокационный вопрос. Считаете ли вы, что все художники немного сумасшедшие?

— Ренуар, по-моему, в диалоге с Модильяни сказал: “Художник должен быть немного сумасшедшим”. Без этого никак. Мы себе иногда позволяем то, что посторонний человек может воспринять, как сдвиг. И потом, один мой знакомый ещё сказал: “Художники — это вообще-то сволочи и негодяи. Они упрямы, как тельцы. Что им ни говори, они все равно сделают по-своему”. Эта характеристика очень точная для нашего брата художника.

— Последние два года вы жили в зыбком мире “Миражей”. Выставка имела большой успех. Что дальше? Каким будет новый мир Игоря Бессонова?

— Я никогда не загадываю, планов не строю: в пятилетку, в десятилетку… Я просто прислушиваюсь к самому себе. Это мой метод: творческий и, наверное, восприятия окружающего мира. Если вдруг я почувствую, что мне это необходимо, — начну работать.