Часть 1. В неведении

«В ту зиму были сильные холода, соответствующая одежда отсутствовала, а норму надо было сделать обязательно. <…> Люди умирали, трупы увозили на кладбище после гудка в 12 часов, ночью» (Э. Гриб, мастер ремонтной группы в Усольлаге).

13 января 2022 года. Березники, «химическая столица Урала». Управление предприятия «Азот» объединенной компании «Уралхим».

— Нет-нет, понимаете, мы сами ничего не знаем. Это Москва решила, это не наша компетенция. Мы же просто филиал, а решения принимаются там, — объясняет мне невозможность что-либо рассказать о работе осужденных замдиректора «Азота» Екатерина Вознесенская.

Промышленный гигант, занимающий 188 гектаров на берегу Камы, дымит красно-серыми трубами, подмешивая к хмурому березниковскому небу белые клубы с бензопиреном и оксидом азота.

— Но ведь работать они будут у вас, а не в Москве, — настаиваю я. — Неужели у вас нет информации, сколько их будет, какую работу они будут выполнять? Где будет построен исправительный центр?

— Нет, нужно звонить в Москву.

Сверхконцентрация власти в столице, даже на корпоративном уровне, дает парадоксальные результаты. И если замдиректора «Азота» хотя бы в курсе инициативы начальства, то рабочие о скором прибытии на предприятие осужденных не знают вообще ничего.

— Это что, какая-то официальная информация? — искренне удивляется председатель «уралхимовского» профсоюза Владимир Семенов. — Я от вас впервые слышу. Никто, конечно, с профкомом это не обсуждал. А как они будут работать? У нас же квалифицированный труд…

От дальнейших комментариев он отказывается, говорит: «Надо разобраться».

Аналогичная картина — и на «Уралкалии». Хотя это предприятие контролируется «Уралхимом», который держит 81,47% акций, но у него свой профсоюз и свои управления в Березниках и Соликамске. И там тоже ничего о привлечении к работам осужденных пока не знают.

— Насколько мне известно, это сейчас меморандум: стороны достигли такого-то соглашения. А конкретики пока нет. Вроде бы «дорожная карта» будет прорабатываться в 2022–2024 годах, — говорит начальник отдела информации «Уралкалия» Антон Субботин.

В Березниках и Соликамске вообще немногие пока знают о намерениях руководства градообразующих предприятий.

И большинство жителей спит спокойно, а те, кто о договоренностях знают, встревожены не на шутку.

Одни вопросы

Единственным местным СМИ, взбудоражившим своих читателей новостью об осужденных, в Березниках стала независимая «Новая городская» газета.

29 декабря издание опубликовало «ВКонтакте» пост с цитатой министра юстиции Чуйченко: «Сотрудничество органов государственной власти и социально-ответственного бизнеса скажется на снижении рецидивной преступности и поможет в развитии экономики страны». И хотя с формальной точки зрения министр все сказал правильно, березниковцы восприняли инициативу с нескрываемым опасением.

С главредом газеты Еленой Казаковой мы встречаемся в редакции, которая занимает всего два кабинета в «офиснике», обустроенном в советском трехэтажном доме. Елена зачитывает типичные комментарии к новости о соглашении.

— «Тридцать лет назад Березники отказались от нахождения у нас этого спецконтингента, мотивируя высокой преступностью в городе. Сейчас возврат назад. Какие рабочие места они заполнят, где такая нехватка? Где будут жить?»; «Уралхим» с чего начал, к тому и возвращается. Бесплатный труд осуждённых»; «В 89–90-м под напором общественности депутаты приняли решение убрать их [осужденных на принудительные работы, «химиков»] из города. Прекрасно это помню, вздохнули с облегчением горожане».

Куда реже встречаются иные комментарии — призывающие видеть в осужденных людей, а не преступников.

— Мы получили очень большой отклик: соцсети, звонки. Главное, что беспокоило всех, — вопросы безопасности. Кто приедет? Где они будут жить? Как их будут охранять и будут ли вообще? Все почему-то уверены, что к нам повезут осужденных по тяжким статьям, — рассказывает Казакова.

И вздыхает. — Просто все это в истории нашего города уже было, и воспоминания о позднесоветском периоде, когда здесь была спецкомендатура, — очень тяжелые. А в конце девяностых — начале двухтысячных, когда в Березниках был рост преступности, даже власти связывали его с большим числом бывших осужденных, проживающих в городе…

— Да, рост тогда был, — подтверждает бывший березниковский полицейский, а сейчас — частнопрактикующий юрист и правозащитник Артем Файзулин. — Я начал работать [в милиции] в 1997 году, и первые года четыре моей работы была настоящая «волна». Это была общеуголовная преступность: грабежи, квартирные кражи. В зимнее время — шапки «рвали», серьги. 8–10 преступлений в день могло только по шапкам быть. И все эти люди, совершавшие преступления, — бывшие сидельцы, их дети — они компактно проживали, все знали адреса неблагополучных домов: Льва Толстого, 56; Свердлова, 51; Ломоносова, 147… Там было дешевое жилье. А потом эти дома начали постепенно расселять, милиция поработала, предприятия города создали фонд, за счет которого сформировали народные дружины. И мы пришли к тому, что сейчас преступности в таких масштабах нет.

Казакова, впрочем, отмечает, что видит в инициативе вернуть осужденных в Березники и плюсы.

— Я понимаю, что система исполнения наказаний должна людей исправлять. И в процессе труда, когда человек что-то созидает, что-то делает, зарабатывает (!), можно скорее ожидать, что он перевоспитается. С этой точки зрения идея, конечно, хорошая.

С другой стороны, оговаривается она, к инициативе есть множество вопросов.

Понимаете, из Березников и так уезжают молодые, самые пассионарные, самые умные — климат здесь неблагоприятный, город индустриальный, промышленный, происходят техногенные аварии (имеются в виду знаменитые березниковские провалы, из-за которых часть города признали опасной для проживания. — И. Ж.), возможности получить качественное образование нет. И вот этих уезжающих, получается, хотят заменить осужденными? Мне кажется, это плохо отразится на ситуации в городе, которая и так не очень добрая.

Файзулин вовсе говорит, что не видит в грядущих переменах ничего положительного.

— Даже на психоэмоциональном уровне сразу возникает ассоциация с ГУЛАГом. Потому что это наследие нашего города. Он строился руками заключенных. В 80-е здесь была спецкомендатура для привлечения к обязательному труду условно осужденных. И многие тут потом оставались. Это наложило отпечаток на всю социально-экономическую жизнь Березников, на криминогенную обстановку. Я это видел. К сожалению, многие из этих людей плохо социализируются. И свозить их сюда в большом количестве… — он разводит руками. — Мне кажется, усилия государства должны быть направлены на то, чтобы какие-то предприятия, фабрики, работа в целом появлялись по месту отбывания наказания, в самих колониях.

Часть 2. Усольлаг

Тема ГУЛАГа при обсуждении вопроса о принудительных работах так или иначе возникает в Березниках обязательно. Второй по величине город Пермского края действительно был отстроен заключенными. Здесь даже грустно шутят: «Площадь Первостроителей, вы думаете, названа в честь комсомольцев?»

Основанные в 1932 году для разработки Верхнекамского месторождения калийно-магниевых солей, уже через шесть лет Березники стали одним из опорных пунктов Усольлага.

— Это был один из крупнейших лагерей на Урале, просуществовавший с 1938 года до самого распада СССР. Причем нет точной информации о том, сколько человек через него прошло. Но совершенно понятно, что это десятки, а может быть, и сотни тысяч заключенных, потому что только на 1 января 1942 года в лагере содержалось более 38 тысяч человек, — говорит руководитель пермского «Мемориала»* Роберт Латыпов. — При этом от 25 до 40% были осуждены по печально известной 58-й статье («Контрреволюционная деятельность»), и еще многие попали в Усольлаг из-за драконовского экономического законодательства: опоздал два раза на работу — получи пять лет лагерей.

Сведения о количестве заключенных и их смертности в Усольлаге, действительно, лишь фрагментарны. Но и по тем, что есть, можно представить масштабы развернувшейся на Прикамской земле трагедии. По данным Пермского государственного архива социально-политической истории, в 1941 и 1942 годах здесь умер 6741 заключенный, в 1944 году — 4017.

— Дислокация лагпунктов носила временный характер. Усольлаг преимущественно специализировался на лесозаготовках: соответственно, когда лес в одном месте был вырублен, лагпункт переносили на новое, — объясняет Латыпов. — И поскольку лесные зоны носили временный характер, то кладбища заключенных также были временными. Когда люди, например, умирали зимой, то их тела скапливали в одном из бараков и лишь по весне, когда становилось возможным копать, хоронили, ставили колышек, и все: лагерь закрывается — за кладбищем никто не смотрит. Сейчас невозможно даже определить, где эти кладбища находились.

В 1942 году в Усольлаг были мобилизованы трудармейцы — преимущественно считавшиеся «неблагонадежным народом» поволжские немцы. 4945 человек (к 1944 году их было уже 6245). Уже после распада СССР при поддержке администрации Пермского края был издан сборник их воспоминаний о лагерном быте.

• «В дословном переводе трудармия означает — рабочая армия. В действительности, это были лагеря для принудительных работ, окруженные высоким колючим забором с вооруженной охраной. Условия, в которых работали и жили трудармейцы немецкой национальности, по жестокости не уступали содержанию в колонии уголовников. На работу нас сопровождал конвой, имевший приказ — стрелять при малейшем подозрении. В самом лагере царил произвол начальства. В нищете, унижении, тесноте, от голода огромное число трудармейцев умирало», — рассказывал мобилизованный в Усольлаг в 18 лет уроженец Запорожья Вильгельм Мицель.
• «Голодные, плохо одетые, мы несколько километров брели гуськом по глубокому снегу, и когда добирались до места, то уже были обессиленные, а впереди — целый день работы. Сначала приходилось очищать снег вокруг дерева, чтобы определить, какой высоты оставить пень. Пилить дерево надо умеючи, чтобы оно упало в намеченное место и никого из соседнего звена не убило. <…> Мы должны были работать на небольшом пятачке, который конвоиры лыжей очерчивали. Если по ошибке выйдешь за отмеченное место, получишь пулю «за попытку к бегству». <…> Чтобы полный паек — 750 граммов хлеба — получить, нужно выдать на каждого лесоруба по 6 кубометров. Для этого надо работать все 11 часов, в поте лица, не разгибая спины, когда силам уже браться неоткуда», — рассказывал вальщик Исидор Баумгертнер.

По словам Латыпова, с калийным производством в Березниках и Соликамске узники Усольлага были также непосредственно связаны.

— Любое калийное управление — это большая инфраструктура. Чтобы на нем было электричество, нужно построить ТЭЦ, и ТЭЦ строили заключенные. Шахты нужно крепить лесом — и лес поставляли заключенные. Предприятия для обработки также строили они. Не говоря уже о домах для вольнонаемных сотрудников и администрации.

Сегодня отношение к своему лагерному наследию в Березниках и Соликамске двоякое.

Был в Соликамске и небольшой музей Усольского ИТЛ. Сейчас он переименован в Музей истории ГУ ФСИН по Пермскому краю, а основу его экспозиции составляют портреты начальников исправительных лагерей и сотрудников, принимавших участие в Великой Отечественной войне. Руководитель музея, полковник ФСИН в отставке Сергей Ерофеев, о лагере говорит обтекаемо, хотя «перегибы» признает.

— 1938 год был временем «веселым». За всякую ерунду можно было на зону уехать. Сейчас я вам зачитаю один приговор, — он достает отпечатанную на пишущей машинке копию документа и цитирует. — «Подсудимые Титов, Аксенов, Рожков встречались друг с другом на протяжении 1937 года и частично 1936 года, вели контрреволюционные разговоры, направленные на дискредитацию политики партии и советской власти… Абрамов Михаил Агафонович в апреле — мае 1937 года у себя в квартире высказал подсудимому Аксенову контрреволюционное измышление». Вроде бы такое обвинение — ни о чем, — замечает он. — Но приговор: десять лет, десять лет, семь лет, пять лет.

В подшивке издававшейся в Усольлаге газеты «Борьба за лес» нахожу любопытную заметку под заголовком «Прогульщик не наказан»: «Главный бухгалтер Булатовского лагпункта Суслов П.С. 10 августа ушел с работы на два часа раньше (в 4 часа). На вопрос сотрудников, почему ушел с работы раньше, Суслов отвечает: «Не ваше дело. Я перед вами не отчитываюсь». А те, перед кем Суслов обязан отчитываться, на прогул не обращают внимания. Подпись: Знающий». Дальнейшая судьба бухгалтера Суслова неизвестна.

К возвращению осужденных на принудительные работы в Березники и Соликамск руководитель музея Ерофеев относится положительно: «Пускай работают — это лучше, чем в колонии бездельничать», — замечает он. И говорит, что свобода в исправительных центрах весьма относительна: «Да, осужденные могут выходить в город. Но ведь по разрешению администрации! А разрешит администрация или нет — уже будет зависеть от поведения и реальной необходимости».

Через Усольлаг за годы его существования прошли многие известные люди: канонизированный в 1994 году преподобный Кукша Одесский, историк Марк Ботвинник, кинопродюсер Василий Емельянов, поэт Михаил Танич. Сейчас в Соликамске от наследия Усольлага осталось всего две колонии: ИК-9 строгого режима и знаменитый «Белый лебедь», где отбывают пожизненный срок три сотни человек. В Березниках от лагерного прошлого также остались две колонии.

Часть 3. Кому выгодно?

В Березниках и Соликамске никто не может дать объяснения, зачем ведущим городским предприятиям понадобился принудительный труд осужденных. И действительно, никаких признаков кризиса на «Уралхиме» и «Уралкалии» не видно. Показатели прибыли за 2019–2020 годы не просто хорошие — впечатляющие: 4,4 млрд и 80,9 млрд рублей соответственно.

Все опрошенные «Новой газетой» респонденты говорят, что химические гиганты прекрасно справляются с социальной нагрузкой: строят спортивные и культурные объекты, инфраструктуру для развивающегося правобережного района Березников, помогают с благоустройством.

«Мне кажется, их просто попросили», — говорит Елена Казакова. И хотя признает, что на рудоуправлениях в Березниках есть кадровый голод (вакансиям посвящена целая полоса в корпоративной газете), но замечает, что свободные позиции требуют высокой квалификации, и в то, что к этим работам привлекут осужденных, не верит.

Артем Файзулин тоже считает, что привлечение осужденных к высококвалифицированным работам на химических предприятиях маловероятно. И не видит необходимости в их трудоустройстве в качестве разнорабочих, потому что тогда непонятно, что делать с действующими сотрудниками.

— Могу лишь предположить, что «Уралхиму» и «Уралкалию» вся эта история нужна, чтобы подчеркнуть свою высокую аффилированность с государством. Сегодня это не лишнее. Они стали первыми, кто откликнулся на инициативу Минюста, своего рода пионерами: показали, что считали сигнал власти.

С Файзулиным согласен и депутат Березниковской городской думы Андрей Рашидов.

Он тоже считает, что предприятия «хотят идти в ногу с политикой государства».

— Но есть для них и еще один плюс. На мой взгляд, осужденные всегда работают немного ответственней, потому что от этого зависит их положение и возможность скорейшего освобождения, — объясняет депутат и подчеркивает, что сам был «по ту сторону» (в 2019 году Рашидова приговорили к четырем годам колонии за якобы хищение пяти миллионов рублей. Впоследствии приговор был отменен). — И я знаю, что те люди, которые совершили экономические преступления, те, кто попал в колонию «по глупости», хотели бы заменить лишение свободы на работу в исправительных центрах. То есть и предприятия получат ответственных сотрудников, и для осужденных это будет хорошо.

В пермской ОНК, впрочем, оптимизм депутата не разделяют.

— У нас уже есть исправительный центр в Гремячинске. И оттуда поступает очень много жалоб, — говорит член наблюдательной комиссии Оксана Асауленко. — Там всего один вид занятости — деревообработка. И осужденные говорят, что производство очень тяжелое физически, многим оно не подходит по состоянию здоровья. Кроме того, хотя в теории в исправительном центре должно быть больше свободы, чем в колонии, но и там появляются признаки тюремного быта: люди говорят, что им не разрешают отдыхать после работы, не разрешают спать, сколько полагается; что там появляются какие-то штрафные помещения.

«Уралкалий» Асауленко называет «не идеальным» работодателем: рассказывает, что в 2015 году помогала электрогазосварщику Владимиру Мечкову, получившему травму во время работ на ленточном конвейере, и что предприятие отказывалось признавать производственный характер травмы. Компенсации в итоге пришлось добиваться через суд.

— Возвращение к практике принудительного труда осужденных — это, наверное, неизбежное явление при существующей политике государства. Если сейчас начнут разворачивать какие-то гигантские стройки, реализовывать крупные проекты, то обычным гражданам нужны будут серьезные [социальные] гарантии, нормальные зарплаты, соблюдение трудового законодательства. А привлечение осужденных — это легкий путь, — говорит она.

Самый радикальный ответ на вопрос, зачем «Уралхиму» и «Уралкалию» потребовался труд осужденных, дал, как ни странно, один из собеседников «Новой» во ФСИН.

Часть 4. Принятие

Березники. 6:40 утра. Остановка «Улица Газеты «Звезда». На 26-градусном морозе ждут автобуса рабочие 2-го и 3-го рудоуправлений «Уралкалия». Проводим среди них опрос. Неожиданно выясняется, что большинство, хоть и не слышали об инициативе московского начальства, ничего против приезда осужденных не имеют.

— На «Уралкалии» сейчас очень много вакансий, и их нужно как-то заполнять, — объясняет слесарь 3-го рудоуправления Виталий Шевырин. — И если люди были осуждены за… ну всякие ошибки бывают в жизни. Если оступился человек, то почему бы ему не начать все снова, не исправиться? Отдел кадров у нас грамотный: разберутся, куда отправить. Есть такие работы, которые не пользуются популярностью, — тот же снег убирать. Почему бы им не поработать?

Он, впрочем, подчеркивает, что не думает, что среди осужденных найдутся «слишком хорошие специалисты». Да и если найдутся — нужно еще подумать, стоит ли им доверять высококвалифицированный труд. Но опять же, «в кадрах разберутся».

Один из работников без иронии говорит, что за «новых коллег» может только порадоваться.

— Меня только искренне волнует, получат ли они достойную оплату? Потому что их же легко обделить.

— А не боитесь конкуренции с их стороны?

— Абсолютно нет. На самом деле, на «Уралкалии» ощущается кадровый голод. Года три назад у нас в Березниках появился конкурент — «Еврохим», и очень многие рабочие ушли туда. Там зарплаты выше на 10–20 тысяч. Мне кажется, если вот эти пустующие теперь позиции заменить осужденными, ничего плохого в этом не будет.

Из десятка опрошенных рабочих лишь одна диспетчер заявила о негативном отношении к приезду осужденных. Большинство же говорили, что не ждут никакого всплеска преступности («Да с чего бы? Не маньяков же сюда привезут») и что любой человек заслуживает шанс начать новую жизнь. И, наверное, это правильно.

Новая жизнь теперь начнется и у Березников с Соликамском. Историческое наследие у этих городов тяжелое, но ошибки (и преступления) прошлого нужно просто не повторять. Для многих осужденных работа — желанна. Она помогает не сойти с ума в заключении и чувствовать себя нужным. Главное — чтобы она была посильна и чтобы исправительные центры на севере Прикамья не превратились в настоящие филиалы Усольлага.

* Верховный суд РФ принял решение о ликвидации международного «Мемориала». Защита будет обжаловать приговор. Ранее организация была признана иноагентом